Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толстяку такой поворот беседы не понравился, так что вечером того же дня у меня состоялся еще один разговор с Евой и тем упитанным, которого, к слову, зовут Морти.
— Владислав, тут такое дело… — сказал Морти. — По твоим словам получается не очень приятная картина. А как ты раньше жил? Что, как только не удавалось вовремя разжиться говядиной, ты сразу же начинал охотиться на людей?
— Видишь ли, у меня уже очень давно не случалось таких проколов. У меня всегда в наличии запас мяса или денег, и если я почему-то оставался без обеда, то в этом всегда были виноваты конкретные люди. Нет, я не бросаюсь на первого встречного, как только у меня заурчит в животе, но у меня уже давно есть правило: если я остаюсь без обеда по чьей-то злонамеренности — виновник сам становится моим обедом. Идея морить меня голодом, чтобы изучить, быстро ли я бегаю, мягко говоря, нездоровая. Это все равно, что войти в клетку ко льву, которого ты сам же оставил без мяса, смекаешь?
— Владислав, — сказала Ева, — тебе не стоит во всеуслышание вести такие речи. Они, так сказать, немного подрывают веру окружающих в твою рациональность, самодисциплину и социальную ответственность.
Я тяжело вздохнул.
— Ты продолжаешь выдавать желаемое за действительное, Ева. У меня нет социальной ответственности, потому что я — не часть человеческого социума. Я — паук-мирмекофил, живущий в муравейнике и притворяющийся муравьем. Моя самодисциплина не оперирует привычными тебе моральными категориями вроде «хорошо» или «плохо», потому что для меня есть людей — естественная норма. У меня иное понятие этики. Мое решение вопроса «есть или не есть» зависит от иных факторов. Например, я предпочитаю питаться говядиной и свининой, потому что коровы и свиньи велики и ценой одной смерти можно получить больше мяса, а еще у них нет имен. С одной стороны, я всегда стараюсь поселиться среди тех людей, которые мне более симпатичны, и никогда не ем их. Но тут есть обратная сторона медали: чем ближе я к людям, тем лучше их узнаю, и когда в моем ближайшем окружении появляется неприятный мне человек — этика моего вида прекращает мешать мне его съесть. Во все времена я питался разбойниками и сборщиками податей без малейшего дискомфорта. И наконец… Пойми одну вещь. Я вполне могу уживаться среди людей мирно, если тому не препятствуют сами люди, но никогда не буду твоей комнатной собачкой. Ты сейчас говоришь со зверем, который когда-то дрался с пещерными медведями за пещеры и с пещерными львами, которые, кстати, были не пещерными, за охотничьи угодья. И… еще одно, самое важное, что нужно понимать.
Она вопросительно приподняла брови.
— Что же это?
— Инстинкт мимикрии. Мимикрия имеет две суперважные для моего вида функции: питание и безопасность. Она позволяет мне легко охотиться на людей, когда я голоден, и избегать их нападения, когда я сыт и хочу покоя. Именно этот инстинкт и является моей самодисциплиной. Когда голод застает меня вдали от холодильника, а кошелек я забыл в кармане смокинга — как раз ради сохранения маскировки я буду терпеливо дожидаться момента, когда можно будет безопасно покушать. А самый простой способ безопасно покушать — вернуться к холодильнику. Мои симпатии к отдельным людям и общинам второстепенны — на первом месте стоит сохранение маскировки. Оно инстинктивно. Умом я понимаю, что если даже я найду одинокую удобную жертву — ее останки заставят других что-то подозревать, и дальше включается инстинкт. Пока я могу брать мясо в магазине — я буду действовать именно так, потому что это самый простой и безопасный способ, и мой инстинкт велит мне именно так и поступать. И именно тогда я кажусь окружающим приятным и добродушным парнем, просто потому, что такие у меня в генах модели поведения. Но когда маскировка провалена — инстинкт прекращает действовать, и именно тогда твои шансы узреть мое истинное лицо велики, как никогда. Такой вот парадокс: кто не знает, тот в безопасности… если он приятный мне человек. Кто знает — тому следует быть очень осторожным в словах и поступках. Тебе следует разъяснить это яйцеголовым.
После физических тестов, большинство их которых я просто не стал выполнять, появилось несколько новых лиц, и все вместе мы — я, Ева, Морти, еще тот тощий, который был в самом начале, по имени Рик, и новоприбывшие специалисты — начали обсуждение моего участия в деле противостояния инопланетной угрозе.
Затишье перед бурей
Общую картину я понял довольно быстро. Пришельцы действуют путем отправки андроидов, внешне неотличимых от людей. Андроид попадает на Землю, имея при себе значительное количество денег, которые невозможно отличить от настоящих, и внедряется в человеческое общество.
— Ну и что он может сделать, имея лишь ограниченную сумму наличных? Миллион долларов, если что, не во всякий чемодан поместится, — сказал я.
— А дальше он зарабатывает еще, — пояснил мне один из специалистов. — Дело в том, что биороботы умнее людей и выполняют любую работу лучше людей. Ну, кроме творческой. Биороботы стремительно делают карьеру и приобретают власть и рычаги влияния.
Я нахмурился.
— Получается, уже прямо сейчас у пришельцев могут быть свои агенты на всех уровнях власти по всему миру?
— К счастью, нет. Биоробот получает энергию из пищи, дышит и потеет, но не способен расти и стареть, у него не отрастают волосы. Таким образом, любой человек, на которого есть полная биография, который делал карьеру на протяжении многих лет у нас на глазах — не андроид. У всякого успешного андроида «окно возможностей» шириной всего в несколько лет, после это он должен исчезнуть, иначе его неизменность на протяжении многих лет выдаст его. Таким образом, получить в свои руки достаточно власти он не может. Не может он также оказаться и в пусковой рубке подводного ракетоносителя, хотя бы потому, что новобранцам стригут волосы, тот, у кого они не отрастают, привлечет
