Сначала ночная тварь бросилась на людей. Разметала трех выскочивших навстречу воинов. Быстро – никто и мечом махнуть не успел. Однако и сама зверюга дико взвыла – видимо, ожгла лапы о посеребренные брони – и, резко прянув в сторону, очутилась среди перепуганных коней. Лошадей на ночь вязали крепко, потому и не посрывались все. Только бились отчаянно на ремнях. И гибли.

Все свершилось в считанные мгновения. Прежде чем подоспели люди, пали две вьючные лошади. Одна – с перекушенным хребтом. У другой вмиг были вырваны потроха и горло.

Сильный молодой жеребец десятника Ильи все же оборвал путы, метнулся прочь с привязи-бойни. Обезумев, рванул через тюки, людей, костры. Унесся в степь, в ночь, во тьму. Волкодлак – следом.

Ускакал конь недалеко. Истошно-жалобное ржание, больше похожее на предсмертный крик человека, возвестило о печальной участи жеребца.

Бежать за конем Всеволод запретил. Илью удержал силком. Опрокинул, влепив рукоятью меча по затылку. Придавил к земле.

– Сам погибнуть хочешь?! За лагерные огни – ни ногой! Никому – ни ногой!

Наутро нашли останки славного боевого коня. В луже крови – клочья шкуры, подкованные копыта, кости... Кости – перемолоты в труху. «Такими зубами камни, наверное, грызть можно», – подумалось еще Всеволоду.

После того случая на ночь стали располагаться раньше. И топливо для костров в скудной на дрова степи предусмотрительно собирали заранее – по пути да с запасом. Ломкий колючий сухостой, порой в руку толщиной, рубленый кустарник, редкие деревца – все годилось... Огни разводили сильнее. Чтоб пламя – повыше. Коней до утра держали под попонами, расшитыми серебром. И сами смотрели в оба. Спали вполглаза. При полном доспехе и с обнаженным оружием под рукой.

Еще день спустя удалось даже подстрелить волкодлака, пытавшегося проскользнуть меж двух сторожевых огней. С диким воем и серебрёной стрелой в лопатке оборотень сгинул в ночи. Тоже, видно, отбежала недалеко: вой стих где-то неподалеку от лагеря. Тратить время на поиски издохшей твари, однако, не стали.

На следующий день пути, в самый полудень, увидели шатер. Юрту кочевого народа. Одиноко стоявшую на горбатом кургане среди необъятной ковыльной степи.

– Неужто, татары? – щурясь от солнца, Всеволод долго вглядывался вдаль.

– Нет, куны, похоже. Половцы, – определил Бранко.

Что ж, наверное, проводнику виднее.

– Бегут, видать, – хмурился волох. – И не от татар бегут – голову на сруб даю – а от кое-кого пострашнее.

Подъехали ближе. Юрта как юрта. Круглая, простая, небогатая. Таких много в землях кочевников. Закопченный войлок натянут на клети из жердей. Сверху – круглое отверстие-дымоход. Правда, дымка от очага над ним не видно. И полог – опущен. И рядом – ни коня, ни быка, ни иной скотины, что могла бы перевезти разборный дом степняка. Только опрокинутая двухколесная повозка с единственной длинной и торчащей к небу оглоблей. Вторая – вон она, в траве. Одно колесо повозки треснуто. На ветру болтаются обрывки спутанной упряжи. А вокруг-Вокруг юрты валялись кости. Обглоданные, раскрошенные крепкими зубами. Кости – человеческие, лошадиные... Лежат вперемешку.

Всеволод вскинул руку, останавливая отряд. Дружинники попридержали коней. Переглянулись. Потянулись к оружию.

Кони всхрапывали, прижимали уши, пятились назад. Боялись кони... То ли костей в траве разбросанных, то ли чуяли опасность, таящуюся за пологом юрты.

– Нехорошее, место, воевода, – пробормотал десятник Илья.

Ясное дело, хорошего тут мало.

Всеволод повернулся к волоху:

– Как думаешь, Бранко, что там?

– Откуда ж мне знать, – ответил тот. Проводник не убирал руки с меча. – Когда ехали к вам, пусто здесь было. Но тогда и вриколаков еще в этих краях не водилось.

– Войти бы надо да посмотреть, – вставил Конрад. Надо...

– Конрад, Бранко и ты, Илья, со своим десятком, со мной пойдете, – распорядился Всеволод. – Вокруг шатра встаньте, чтоб мышь не выскочила. Остальные пусть в сторонке пока побудут. Спешиться всем и оружие держать наготове. Если кликну – бегите на помощь, не медля.

К юрте он подошел первым. Встал возле входа. С двумя клинками наголо.

– Эй, есть кто?

Тишина.

Всеволод вздохнул поглубже. Приготовился к схватке. Одним мечом осторожно приподнял полог, другой – выставил перед собой. Если кто вздумает вдруг прыгнуть изнутри – неминуемо напорется на сталь с серебром.

Никто, однако, нападать не спешил. Всеволод переступил порог. После яркого слепящего солнца над степной равниной глаз не сразу привык к полумраку, царившему под войлоками половецкой юрты. Света, падавшего сверху – из небольшой неровной прорези-дымохода, не хватало, чтобы разогнать густые тени. А тяжелый полог за спиной – уже опущен.

Поначалу казалось – степной шатер пуст, брошен хозяевами вместе со всем нехитрым скарбом кочевого народа. В самом деле... Очаг – несколько закопченных камней, сложенных в круг, – не горит. На земляном полу в беспорядке валяется посуда – глиняная, с побитыми, отколотыми краями, деревянная – исцарапанная, рассохшаяся. Треснувшее ведро. Помятый медный котелок. Дырявый кожаный бурдюк.

Поверху – на жердях под войлочным потолком и на центральном столбе, поддерживающем свод юрты, – связки сухих степных трав и кореньев, распространяющие стойкий горький запах.

Справа – грязный прохудившийся потник и старое разбитое седло – потертое, расползающееся, не раз и не два чиненное, связанное воедино узенькими ремешками и грубой толстой нитью. Слева – охапка конских и овечьих шкур.

И движения – никакого.

Никакого?!

Ворох шкур под левой стенкой юрты чуть заметно шевельнулся...

Всеволод среагировал мгновенно. Мечом в левой руке отбросил верхнюю шкуру. Правую – занес для удара.

– Уляй-вай! Не зарубай, урус-хан! Убивай – нет!

Две иссохшие руки поднялись над бесформенной кучей, прикрывая седую колтунистую голову.

– Не зарубай! Я – вреда не делай! Я – одна польза делай!

Маленькая сухая старуха в рваном овчинном тулупе мехом наружу, с ног до головы обвешанная разноцветными лоскутами ткани, сухими веточками, кожаными мешочками, коробочками и прочими побрякушками, отчаянно кричала, мешая половецкие и русские слова, размахивая руками, будто крыльями.

Всеволод опустил мечи. Шумно выдохнул. Кроме бабки, в юрте больше никого не было.

А в половецкий шатер уже вбегали, вваливались. Бранко, Конрад, десятник Илья со всем своим десятком... Снаружи тоже слышался шум – волновалась дружина.

– Всем – стоять! – приказал Всеволод. – Оружие – убрать!

И добавил спокойнее: