Генерал улыбнулся и отпил из бокала.

— Я предчувствую, что после Тикондероги они попытаются остановить нас здесь, — он поставил бокал, — у форта Энн, родных мест нашего дорогого друга, полковника Скина...

Лоялист откликнулся на упоминание его имени, слегка покрутив жирным запястьем.

— Или здесь, рядом с фортом Эдвард. Или даже здесь, у Саратоги.

Полководец поднял глаза, встретившись взглядом по очереди с каждым из присутствовавших.

— Но не сомневайтесь, джентльмены: если они решат принять бой, они будут биты, и биты основательно.

Он перевел взгляд на Джека.

— Конечно, дорогой капитан, мы, как вы и советовали, не собираемся никого оскорблять или унижать. Но бить — будем, и весьма решительно. Только так мы обеспечим себе желанную добычу.

Поскольку внимание Бургойна сейчас было обращено на Джека, а намеки Абсолют понимал с полуслова, он осмелился спросить:

— Какую именно «желанную добычу», сэр? Можете ли вы сообщить нам, какова конечная цель всех этих усилий?

Стук в дверь помешал Бургойну ответить сразу. Вошедший — один из слуг барона — шепнул что-то немцу на ухо; тот передал услышанное переводчику.

— Кузен генерала просит разрешения присоединиться к нам. Корабль только что прибыл.

Вид у Бургойна был недовольный: как драматург он не мог не огорчиться тому, что его умело выстроенное выступление оказалось прерванным. Тем не менее генерал кивнул, и слуга удалился.

— Итак, какой вопрос мы обсуждали? Ах да, нечто второстепенное вроде подавления революции, не так ли? — Вновь вызвав смех и завладев вниманием аудитории, Бургойн обратился к Джеку. — Будьте добры, капитан Абсолют, вон тот графин с портвейном... поставьте его ниже Саратоги на расстоянии примерно в длину кинжала.

Джек передвинул графин, куда было указано, и, не отнимая пальцев, спросил:

— И это, генерал?..

Он уже знал ответ, как знало его и большинство присутствующих, однако никто не хотел отнять у Бургойна возможность насладиться эффектом.

Медленно вернувшись к своему месту во главе стола, генерал положил трубку, оперся ладонями о столешницу, подался вперед, так чтобы свет лампы падал на его лицо, и торжественно произнес:

— Олбани. Сердце страны. Когда мы с генералом Хоу встретимся там, Новая Англия будет расколота надвое. Войска Вашингтона рассеются или перемрут с голода. Мы вернем колонии под власть Короны.

Последовало короткое молчание, достаточное лишь для того, чтобы эти слова были поняты и осмыслены, но прежде, чем кто-либо успел воскликнуть «ура!» или провозгласить тост, в дверь снова постучали. Джек, стоявший к ней спиной и еще не успевший убрать руку с графина, символизировавшего Олбани, поначалу не обернулся. Вместо этого он посмотрел на капитана фон Шпарцена, который поднялся справа от генерала.

— Джентльмены, леди. Позвольте мне представить вам кузена нашего уважаемого барона — Адольфа Максимилиана Герхардта, графа фон Шлабена.

Рука Джека соскользнула, и графин повалился вперед. Разбиться он, правда, не разбился, но вино пролилось, и красная извилистая змея пробежала к бокалам и сосудам, которые обозначали основные опорные пункты и плацдармы северной кампании. Как река крови, протекла тонкая струя между ладонями генерала к краю стола и стала капать на пол. Некоторое время в каюте не было слышно никаких других звуков.

Джек обернулся. На пороге стоял человек, которого он в последний раз видел на заснеженной пустоши Уинслоу. Серые глаза графа фон Шлабена встретили его взгляд. Джек не мог разгадать их выражение, но ему и не было в том нужды. Он знал, что написано в этих глазах, и ощутил знакомое предчувствие. Такое же, какое ранее, на палубе, навеяли ему запах знакомых деревьев и светло-зеленое платье.

Первым делом Джек подумал об оружии. Шпаги офицеров были оставлены в каютах, столовые ножи уже убрали. В конце концов он взял опрокинутый им же графин и отошел от стола, крепко сжимая сосуд за горлышко. Графин из свинцового хрусталя был тяжел. Разбить его, чтобы использовать горлышко с острыми краями как оружие, было бы трудновато, но вот для броска он вполне годился.

Офицеры вставали, со скрипом отодвигая стулья, чтобы быть представленными новому гостю, и в этой суете на маневры Джека никто не обратил внимания. Но капитан Абсолют заметил, что взгляд человека, стоявшего на пороге, скользнул вниз, на его отягощенную графином руку, и сообразил, что от графа фон Шлабена ничто не укрылось.

— Генерал Бургойн, приношу тысячу извинений за столь позднее вторжение. Из-за спора лодочников у причала я вынужден был задержаться на берегу. Эти канадцы, похоже, весьма чувствительны во всем, что касается их прерогатив.

По-английски фон Шлабен говорил почти без акцента, гораздо лучше, чем переводчик.

— Мой дорогой граф! — Бургойн вышел вперед, протянув руку, которую гость с поклоном пожал. — Увы, мы только что завершили трапезу, но не позволите ли вы приказать подать вам блюдо отдельно?

— Не стоит беспокойства, генерал, я вполне удовольствуюсь... О, уж не волшебный ли аромат бишопа я здесь ощущаю? Да, в чем мы, немцы, вынуждены отдать пальму первенства англичанам, так это в их безграничной изобретательности по части напитков. Кто, кроме них, мог бы догадаться поджарить апельсин и бросить его в портвейн?

По кивку Бургойна Пеллью наполнил свободный бокал. Немец поднял его.

— За вечные мир и дружбу в отношениях между нашими народами!

Бокалы были осушены. Джек держал свой кубок левой рукой, все еще пряча графин в правой. Только когда тост был закончен, Джек намеренно поставил тяжелый графин на стол прямо перед Шлабеном.

Серые глаза немца переместились на Джека:

— А, капитан Абсолют, рад видеть вас снова! И к тому же при более приятных обстоятельствах.

— Право же, граф, не знаю, что и сказать. Я, в общем-то, получил удовольствие от нашей встречи.

Немец с едва заметной улыбкой обошел вокруг стола, представляясь всем офицерам по очереди. Саймон Фрейзер, обменявшись с ним рукопожатием, подошел к Джеку.

— Абсолют — это тот самый человек?

История о «Друри-Лейн» и Уинслоу много раз пересказывалась Бургойном во время путешествия и, приукрашенная множеством подробностей, превратилась в его изложении чуть ли не в эпическую поэму, хотя о причине поединка деликатно умалчивалось.

— Да, сэр.

— У нас в горной Шотландии есть присказка: «Уличные скрипачи, собаки и мухи слетаются на угощенье незваными». А по нему, — Фрейзер указал подбородком на фон Шлабена, склонившегося над рукой миссис Скин, — не скажешь, что он умеет играть на скрипке.

Джек закашлялся, подавив смешок. Слуга тихонько вошел, чтобы убрать разлившийся портвейн. Заметив, что он орудует тряпкой посреди «карты» его кампании, Бургойн возвысил голос над общим оживленным гулом: