Юджин входит в круг со своим потертым реквизитом.

– Каждый раз это тот же самый мужик, – тихонько говорю я Бену.

– Зачем родители дают ребенку имя Юджин? Что это вообще за имя? – бормочет он.

Юджину под шестьдесят. У него поредевшие седые волосы и зубы с щербиной. После серии скучноватых фокусов с разноцветными платками и кролика, извлеченного из шляпы (детей не волнует, что они уже видели это в прошлый раз), Юджин подходит к имениннице и просит ее вытащить карточку.

– Это твоя карточка? – спрашивает он, вытаращив глаза.

Мэйси трясет головой и вытирает рукавом джемпера сопливый нос.

– Ой-ой-ой. Тогда это твоя карточка? – Он машет карточкой, показывая ее детям. – Это ведь она, правда?

– Нет. – Мэйси хихикает.

– Тогда вот эта!

– Нет!

И тогда Юджин шарит у себя за шиворотом и вытаскивает карточку.

Все аплодируют, даже Эмили.

Потом мы все – Бен, Эмили, Луи и я – идем к нам домой. Не с пустыми руками – мы тащим шоколадный кекс в виде пиратского корабля и мешочки с подарками. Без всяких уговоров дети играют в спальне Луи в кондитерскую, а мы с Беном, воспользовавшись этим, шлепаемся на диван и закрываем глаза. Потом я все-таки не могу удержаться и нарушаю молчание:

– Габриэла так и мечтает снять с тебя штаны.

– Симпатичные сиськи.

Я закатываю глаза.

– Все так предсказуемо. – Долгая пауза. – Она все время флиртует. Такое впечатление, что ее муж всегда в отъезде и ей скучно.

– Джим влюблен в тебя.

– Нет, это не так. – Но я все-таки признаюсь Бену, что Джим был в самом деле чуточку влюблен, где-то год назад. Тогда у него дома была трудная полоса, жена все время работала, даже в выходные, и он злился до безумия. Как-то раз, за кофе, он начал говорить, что я единственная, с кем он может говорить. Я помню, как он взял меня за руку; как потускнело от тоски и одиночества сияние в его глазах. Но Джим не в моем вкусе, к тому же я знала, что он любит жену, да и сама встречалась тогда с юристом Дэвидом. Я посоветовала Джиму поговорить с женой. Сколько супружеских пар губят свои отношения из-за того, что мало общаются и перестают понимать друг друга. – Не знаю, почему я стала что-то советовать Джиму, – добавила я. – Наверное, потому что у меня самой была не самая удачная семейная жизнь.

– Я не готов к близким отношениям.

– Бен, по-моему, Габриэла мечтает о горячем любовнике, чтобы пар шел.

– Полли, я хлебнул этого сполна. Больше не могу. Я хочу чего-то настоящего. Знаешь, у меня редко бывал трезвый секс.

Я поворачиваюсь к нему.

– В твоей семье были наркозависимые?

– Мой отчим. – Он молчит, словно понимает, что скажет сейчас неприятную для меня вещь. – Я не верю, что такие пагубные привычки заложены генетически.

– А я верю!

– Полли, мы не марионетки, – говорит Бен, жестикулируя перед моим лицом. – Посмотри на этот стакан. – Он машет рукой на кофейный столик, где стоит стакан с водой. – Представь, что это вино. Никто не заставляет меня взять его. Никто не заставлял меня пить всю ночь, с одиннадцати вечера до утра…

– Да, но…

– Ты хочешь сказать, что у тебя не было выбора? Что кто-то приставлял пистолет к твоему виску и заставлял пить?

В его тоне не было никакого осуждения, но у меня все-таки забурлила кровь. Все не так, как он говорит. Мне нравился вкус вина, вот и все. Это как вирус. Мне бы хотелось выпивать цивилизованный бокал вина за обедом или трясти в пабе ключами от машины у барной стойки и говорить: «Вот, не могу».

– Мой дед был запойным пьяницей. Тетя Вив алкоголичка. Я унаследовала плохой ген, – настаивала я. – Я молюсь, чтобы он не достался Луи.

Все равно Бен остался при своем мнении.

– Я считаю, что мы копируем наше детство. Если нас кормят в детстве шипучими напитками и бургерами, то и мы будем кормить наших детей этим дерьмом. Если…

– Да ладно тебе…

– Дай мне договорить, – твердо сказал он. – Мой отец умер, когда мне было четыре года, потом появился отчим, он бил мою мать и пил как лошадь, зато в качестве компенсации за его прекрасное поведение мы плавали на яхте к экзотическим островам. Мама любила весь этот гламур, хвасталась, что все ездят в Корнуолл, а мы плаваем на собственной яхте и пьем шампанское. Она не хотела слушать, как я плакал, когда отчим топтал мою любимую пластинку или бил меня ремнем. Я очень любил маму, и знаю, что она любила меня, но всегда защищала отчима и находила для него бесконечные оправдания. «У него стресс, он много работает, не беспокойся, Бенджамин». Отчим был злостным алкашом. Мама начала лгать, ей не хотелось признавать, что наша семья разбилась вдребезги. По-моему, она никогда не знала, явится ли он домой после работы. Если он не являлся, она делала вид, что у него много работы, хотя на самом деле он просто нажирался как свинья. У него был выбор, Полли. Он сделал его – стал дерьмом. Мама тоже сделала выбор – осталась с ним. Казалось бы, жизнь рядом с алкашом-отчимом должна была увеличить у меня склонность к алкоголизму, но я до сих пор не сделал выбор. Вот почему у меня остаются проблемы с личной жизнью! Я не хочу стать таким, как он, но для меня это большая проблема. Она у меня вот тут, – он постучал указательным пальцем по лбу. – Мы обязаны отвечать за свои поступки.

– Лично я отвечаю за свои поступки, – заявляю я, повысив голос. – Я никогда не обвиняла никого, кроме себя самой. Вот почему я хожу на наши собрания и обязательно посещаю каждую неделю моего консультанта. Я не могу снова погрузиться в это свинство. Мне приходится крепко работать над этим. Это я, Бен, безобразничала, я сама. Но все же думаю, что у меня какие-то проблемы с генетикой, которые не позволяют мне вовремя остановиться. Хьюго повезло, что ему не достался этот противный ген.

Бен поворачивается ко мне:

– Может, не будем об этом?

Я откидываюсь на диванные подушки.

– Пожалуй. Пока мы не покалечили друг друга.

В этот момент звонит мой мобильный. Я с облегчением хватаю его с кофейного столика, гляжу на дисплей и не узнаю номер.

– Алло? – Я жду. Тишина. – Алло? – повторяю я, потом слышу, что связь отключилась. Ну и ладно. Я поворачиваюсь к Бену.

– Кто это? – спрашивает он.

– Ума не приложу. Видно, ошиблись номером. Так что заставило тебя завязать? – продолжаю я, размышляя, сумела бы я взять себя в руки без Луи, или Хьюго с тетей Вив, или без моих друзей из АА.

– Только ты не смейся. Тебе это покажется странным. Мне приснился сон про моего родного отца. Он был летчиком. Я смутно его помню – огромного, доброго; он сажал меня на колени и читал мне книжки, – с грустью отвечает он. – Он всегда говорил нам с Грейс, что мы должны мечтать – так мы сможем стать в жизни тем, кем нам хочется. Вообще-то, – продолжает он, преодолевая боль, – он велел мне завязывать с пьянством, вечеринками, наркотиками и девками. Он хотел, чтобы я ушел из Сити, пока не убил окончательно свою душу. Я проснулся весь мокрый от пота и решил, что схожу с ума, но днем понял, что это реально и что это послание, вещий сон. Хотя я в общем-то атеист…