в носу поковырять… Но, нет… Уже перебор будет. Но вот только я не понимаю, зачем он нарочно её провоцирует? Ладно… Потом спрошу у него наедине…

Красномордая тётка разворачивается и молча удаляется. Похоже, что она это сделал исключительно для того, чтобы окончательно не потерять своё красное лицо перед какими-то там… учениками. А нас, подталкивая, ведут куда-то двое активистов.

Но стоило нам свернуть за угол, как Лёшка выдернул свой локоть из руки сопровождающего.

— А ну, руки убрал! Быстро! — цедит он сквозь зубы, пристально глядя снизу вверх прямо в глаза своего конвоира.

Я следую его примеру и тоже освобождаюсь от захвата…

— Сами дойдём. Дорогу знаем… — бурчит Лёха и, взяв меня под руку, увлекает за собой.

* * *

— Чего ты эту даму провоцировал? И, кстати, кто она такая?

— Сука она редкостная. Завуч местная. Эти двое её штатные стукачи. На нас она давно уже зуб точит, но мы ей не по зубам пока. Нас двое и мы друг за друга горой. Так и раньше было. Тех, кто один, она уже подмяла и с потрохами съела. У неё комплекс неполноценности. Видимо, любит глумиться и унижать тех, кто слабее или зависит от неё. Ты ещё не вспомнил ничего?

— Не. Ты же знаешь. Я помню только свою прошлую жизнь. А в этой не ориентируюсь ни на грош… Все кого знаю, это ты и эта Нелля. Рыжего и компанию только в лицо и знаю. Кто их этих двух холуёв Иванов, а кто Пилипенко даже не догадываюсь. А что за мужик там на входе был?

— Семёныч… Котин Пётр Семёнович. Трудовик. Пьяница. Но мужик добрый. Ученики его ни в грош не ставят. Но терпят, за то, что он до них не докапывается, а иногда и покрывает их шалости… Даже негласное правило есть: Семёныча не обижать… А так… Он даже когда на кого-то ругается, на него никто всерьёз не реагирует. Он и не заложит никого, и не накажет ничем… У него все учатся на четыре и пять…

— Как? Он и четвёрки ставит?

— Это если кто-то что-то сломает из его инструментов. Он так-то мужик рукастый. Всё может сделать или починить. Он у них тут и за завхоза, и за электрика, и за плотника…

— Ясно. А мы сейчас к медсестре?

— На фига? У тебя что-то болит?

— Нет.

— И у меня не болит. На фиг нам медсестра?

— Но эта же сказала…

— Она сама испугалась. Когда ей сообщили, что кто-то утонул… Тут на пруду периодически кто-то их интерната тонет. Раз в год так уж точно… И зимой и летом…

— Понятно… Ладно. Куда мы тогда?

— Пошли! Умоемся, переоденемся и на ужин уже пора…

— А нам есть во что переодеться?

— Есть. Идём!

* * *

Это самое странное и глупое, что могло со мной произойти. Ко мне пришла память этого нынешнего тела. Жаль, что пришла она уж слишком не вовремя. Прямо во время ужина на глазах у сотни учеников…

Когда я пришёл в себя, то валялся в проходе на полу, весь в каше, которую я опрокинул на себя, когда потерял сознание… А ещё в крови.

Надо мною склонился Лёха, держа меня за плечи.

— Ну, как ты, брат? — заботливо спросил он. — Меня тоже так колбасило?

— Наверное… — хрипловатым голосом ответил я. — Я не помню, что со мною было сейчас.

— Понятно. — констатировал Лёшка. — Ну, что же… Теперь уж точно придётся идти к медсестре.

— А она вечером тоже работает? — спросил я, хотя ответ тут же прозвучал внутри меня, но Лёшка этого не знал и выдал мне подробную информацию.

— Она здесь живёт при интернате. Хорошая тётка. Сама из наших, из детдомовских. У неё родители и вся остальная семья на войне погибли. Вот она отучилась на медика, и пошла работать туда, где её помощь будет нужнее. Пошли к ней прямо сейчас!

— Лёха! Я всё вспомнил. Её зовут Раиса Степановна. Помоги мне встать!

Меня слегка пошатывало, но идти я мог. Лёха меня просто поддерживал под локоть.

* * *

Медсестру мы нашли в медпункте. Её кто-то уже успел предупредить о нашем приходе. Она довольно ловко и быстро провела осмотр Лёшки. Посветила в глаза, ложечкой нажала на язык, заставив сказать «А-а-а!», а потом сунула ему под мышку градусник и приступила к моему осмотру.

В принципе всё то же самое, но ещё с дополнительными вопросами. Падал ли раньше в обморок? Часто ли из носа кровоточит? Головные боли, как часто бывают?

Блин. Ей надо в КГБ работать. Она так ловко выстраивала свои вопросы, что через несколько минут я уже сообщил, что не знаю, как было у меня, но у брата это всё напоминало эпилептический припадок. Описал в подробностях, вплоть до закатывания глаз и мелких судорог по всему телу… А Лёшка в свою очередь сообщил, что я так же трясся на полу в столовой, пуская слюни…

— Откуда у тебя такие обширные познания в медицине? — поинтересовалась у меня Раиса Степановна.

Я прокололся в терминологии, описывая то, что было с братом. Если Лёха говорил словами: «затрясло всего, слюни изо рта и т. д», то у меня это выглядело чуть более казённым языком.

«Он упал на землю, потеряв сознание. Начались судороги, тело вытянулось, голова запрокинулась назад. Кожный покров стал синеть. Чтобы не запал язык, я вставил ему в рот, свёрнутый в жгут рукав рубашки. Через несколько минут его состояние стабилизировалось, и он пришёл в себя. Травм при падении он не получал.»

— Раиса Степановна! — выручил меня Лёша. — Сашка у нас книгочей. Столько книжек прочитал. Мне за ним не угнаться. Он и по медицине какие-то книжки брал в библиотеке… Знаете, там новая библиотека открылась детская на нашей улице.

— Знаю. — скептически посмотрела на него медсестра. — Вряд ли там есть специальная медицинская литература.

— Там много чего есть. — вступил в разговор я. — А про эпилепсию много написано в исторических книгах и в детской энциклопедии. Многие известные личности из прошлого страдали падучей болезнью. Так её раньше называли. Гай Юлий Цезарь, Пётр Первый, Фёдор Михайлович Достоевский. Считается, что болезнь может передаваться по наследству, то есть генетически…

— Саша! А что ты читал про генетику?

— Ну… Раньше про неё писали плохо. Говорили, что это буржуазная наука, а…

— Хватит-хватит… Достаточно. Я тебя поняла…

Она посмотрела на меня сквозь свои очки… Да… У Мюллера был взгляд добрее…

— А почему ты считаешь, что у вас с братом это