и побежал в спальню. Всё-таки он замёрз, пока Фрегор жаловался снегу и ветру на жизнь.

В том, что на рабской половине ни одна дверь не запиралась — а сделано это было, как догадывался Гаор, для Мажордома, чтобы тому беспрепятственно всюду нос совать — оказалось и нечто хорошее. Это потом Гаор будет возвращаться из поездок с хозяином ночью, а то и под утро, а тогда он в первый раз прошёл по пустым, но ярко освещённым коридорам и лестницам в жилой подвал. А интересно, почему рабскую казарму всегда делают в подвале? И у Сторрама, и, как в отстойнике рассказывали заводские, на заводах тоже так. Хотя что тут неясного? Чтобы побегов не было, к каждому окну надзирателя не приставишь, решётку любую можно… усовершенствовать, а лестницу перекрыть — запросто, сверху трое с автоматами, и готово, никто не выйдет. Хотя… и тут можно приспособиться.

Под эти размышления Гаор вошёл в свою спальню и в мертвенно синем свете ночной лампы стал раздеваться. Спальня сопела и храпела. Хотя кое-какие звуки… были совсем не сонными. Но он ещё у Сторрама научился не только не показывать виду, но и действительно не замечать такого. Каждый устраивается, как может.

— Рыжий, ты? — сонно спросил Старший, не поднимая головы.

— Да, я, — так же тихо ответил, раздеваясь, Гаор.

Рубашку белую надо пойти в грязное скинуть, а то вдруг дёрнут завтра на выезд, а брюки, аггел, намокли как, надо высушить и стрелки навести. Куртку в шкаф, бельё… ладно, снимем и в тумбочку, завтра и надену, ботинки пусть сохнут, потом надраю. Гаор прямо на голое тело натянул расхожие брюки, надел шлёпки, взял рубашку и брюки и вышел из спальни.

Что ночью выходить можно только в уборную и то один раз и ненадолго, ему сказали в первый же день, и раньше он этого правила не нарушал. Но сейчас… как это? А, вспомнил, форс-мажорные обстоятельства. И если сволочь сунется… то ему есть что сказать… предателю. Мать-то — рабыня, Мажордом, сволочь, мать предал.

Он вполне сознательно заводил, накручивал себя и не потому, что боялся, а не хотел нарываться, нарушение-то распорядка налицо.

В «ремонтной» Гаор разложил брюки и включил утюг. Пока тот грелся, сходил в душевую и там бросил в ящик для грязного рубашку. Всю декаду каждый вечер шил, не поднимая головы, но все метки пришил. И вернулся в «ремонтную». Утюг уже нагрелся, и он стал сушить и одновременно восстанавливать стрелки на брючинах.

— Почему не спишь?

Гаор повернул голову и увидел стоящего в дверях Мажордома. Халат подпоясан, руки в карманах. Но вопрос прозвучал достаточно мирно, и Гаор ответил так же сдержанно, но не враждебно.

— Брюки сразу отпарить надо, а то потом с заломами намучаешься.

— Ты ходил по снегу?

— Да, — кратко ответил Гаор, прижимая утюг к брючине и отводя лицо от выбивающегося из-под утюга пара.

— Куда ты ездил?

Ага, началось. И не из любви к хозяину, а из желания дать укорот Мажордому он ответил:

— Хозяина возил.

Мажордом кивнул.

— Он запретил тебе говорить?

«Ты смотри-ка, — весело удивился Гаор, — соображает». Ну-ка, дадим ответный выстрел.

— Я и сам понятливый, знаю, кому что рассказывать.

У Мажордома дёрнулось в гримасе лицо.

— Не смей мне указывать!

Интересно, это у них что, родовое присловье такое? «Не смей!».

Гаор отставил утюг и выпрямился. Надо дать остыть выглаженной брючине и уже тогда браться за следующую.

Мажордом зло, но и как-то выжидающе смотрел на него.

— Откуда тебе, дамхарцу, это знать?

Так, уже не дикарь и не або. Цивилизуется Мажордом, прямо-таки приятно. Можно и продолжить атаку.

— Я из Аргата, во-первых, а во-вторых, есть такое слово: субординация. Слышал?

Мажордом как рыба схватил открытым ртом воздух. Видимо, это слово имело для него ещё какое-то значение, но Гаор не обратил на это внимания и продолжил:

— Так вот, по субординации я подчиняюсь хозяину и выполняю все его приказы, а тебе я подчиняюсь здесь, в казарме, и настолько, насколько это не противоречит приказам хозяина. Рассказывать тебе о своей работе мне не приказано, значит, тебе как лицу подчинённому этого знать не положено.

Гаор перевернул брюки и взялся за вторую брючину.

— Я лицо подчинённое? — наконец выговорил Мажордом. — Да ты… да как ты смеешь? Мне такое…?!

Если до этого они говорили, не понижая голоса, но не громко, то сейчас Мажордом заорал даже с привизгом. И, отлично понимая, что наверняка спальни уже проснулись и слушают, Гаор не отказал себе в удовольствии и ответил тоже громко.

— Ты в зеркало на себя давно не смотрел? Своего ошейника и клейма не видел? Так посмотри и вспомни. Кто ты, и каково место твоё.

— Ты…!

Мажордом рванулся к нему с явным намерением ударить. Гаор быстро поставил утюг на подставку и перехватил занесённую для удара руку, несильно, не ломая, а только парализуя, сжал.

— А вот этого не надо, — укоризненно сказал Гаор. — Береги здоровье, Мажордом, а то отправят тебя на торги, а у тебя и по возрасту уже третья категория, да ещё по здоровью не первая. Так и в «печку» лечь недолго.

— Ты, как ты смеешь?! — рванулся Мажордом. — Не смей!

Гаор отпустил захват, оттолкнул его и снова, будто ничего и не было, взялся за брюки.

— Я тебя не трогал, ты сам пришёл, — спокойно сказал он. — Орёшь, порядок нарушаешь, — и опять не удержался, — наверняка перебудил всех.

Мажордом судорожно оглянулся на дверь, и Гаор услышал чей-то быстрый топоток: кто-то подслушивал и сейчас улепётывал. Мажордом распахнул дверь, но в коридоре уже никого не было.

— А сейчас скажу, что тебе надо знать, — Гаор выключил утюг и поставил его на подставку. — Хозяин велел мне завтра отсыпаться. Так что на завтрак я приду, а потом буду до обеда спать, — и откровенно ухмыльнулся с издёвкой. — По хозяйскому приказу.

Гаор аккуратно сложил брюки и шагнул к двери. Мажордом стоял прямо на его пути, и Гаор сказал уже с явной угрозой.

— Отойди, а то уроню.

Мажордом невольно посторонился, и Гаор, проходя мимо него, очень вежливо сказал.

— Спокойной ночи, Мажордом.

— Ты… — Мажордом сорвался на крик.

Уже стоя в коридоре, Гаор обернулся и выслушал длинную безобразную, но примитивно неизобретательную ругань. Когда Мажордом остановился, захлебнувшись, Гаор кивнул и сказал:

— Не умеешь ты ругаться, Мажордом. И кто тебя так плохо учил? Никакой цивилизованности. Вот как надо. Пошёл ты…

Для крепости Гаор объединил большой фронтовой и капральский загибы. За дверьми спален стояла напряжённая внимательно слушающая тишина. Решив, что на сегодня с него