Вояки, мать их, задницы в ракушках!

— На танках воевать не страшно, — тем же безмятежным голосом произнес Семен Федотович, но перешел с русского языка на английский. Благодаря усилиям Михаила Александровича за два прошедших года произношение стало весьма сносным. Это и легло основанием в новую биографию, что была разработана без его участия.

— На танках воевать очень страшно, редко кто не пачкает подштанники в первом же бою!

Маша с удивлением подняла глаза на него, а он, прекрасно зная, что жена владеет только французским, говорил на английском с той же безмятежностью. Потому жена снова заговорила о чем-то с Остолоповым, не обращая внимания на монолог излучавшего спокойствие мужа.

— Жутко страшно. Когда двигатель набирает обороты, мощь две с лишним сотни лошадиных сил, шум такой, что ничего не слышно, разговариваем на пальцах. У многих из ушей кровь течет, глухота наша обычная болезнь. Через четверть часа двигатель нагоняет температуру внутри танка до парилки в бане. Жара такая стоит, что после часа тело истекает потом так, что обезвоживается. В глазах темнота, многие сознание теряют. Баки сконструированы плохо, двигатели отрегулированы скверно — мы постоянно дышим парами бензина, идем в бой с открытыми люками и бойницами, ибо вентиляция не справляется. Электропроводка искрит, пары могут воспламениться в любую секунду, а там или взрыв, или пожар. А он страшен — ибо здесь за борт можно выпрыгнуть, а в танке как в печке, одни головешки остаются от парней!

Фомин остановился, обвел взглядом моряков — все молчали, улыбки с их лиц стерлись, взоры напряженные…

Северная Таврия

— Неужто нашли? Так вон они…

Майор Михаил Вощилло не мог поверить собственным глазам, вглядываясь до рези в расстилавшуюся под ним, чуть тронутую осенней желтизною, ровную, как стол, степь.

Происходившее внизу напомнило ему одну картинку из детства, когда они с другом разворошили в старом доме угол за печкою, и оттуда хлынули черными толпами тараканы и тут же стали разбегаться по сторонам.

Вот только не безобидные насекомые были внизу — то десятки махновских тачанок, ощетинившихся пулеметными стволами во все стороны, уже уходили в глубокий прорыв, основательно потрепав и разогнав 7-й Донской казачий полк.

Не думал и не гадал сибиряк, что жизнь выкинет очередной фортель. После польской кампании, в которой он принимал самое деятельное участие в качестве красного военного летчика и командира авиаотряда, его наградили орденом Боевого Красного Знамени, который пришлось тут же спрятать в качестве диковинного курьеза. Дабы потом, в кругу друзей, посмеяться над очередным поворотом судьбы.

Но вместо благополучной Карелии, занятой белыми, сибиряков перебросили на юг, и в сентябре они оказались в северной Таврии, только что уступленной большевиками белым.

Здесь получили новехонькие аэропланы «ДХ-9а», только что прибывшие из далекой Америки, и приготовились их неспешно осваивать, предвкушая длительный отдых.

Однако не мир и спокойствие царили в этой части южной России — три года здешние земли трясла жестокая анархистская вольница, стекавшаяся со всех сторон под черные знамена Нестора Махно.

Терять времени белое командование не могло себе позволить — война с румынами настоятельно требовала привлечения всех средств и сил. Оставлять в тылу такую вооруженную вольницу было смертельно опасно, прошлогодний пример как нельзя наглядно это показывал.

Было решено задействовать против махновцев, снова собравшихся в степи и смерчем промчавшихся по опустевшим городам Мелитополю и Александровску, почти все подвижные силы, собранные в единый кулак — три донские казачьи и две кавалерийские дивизии, усиленные бронеавтомобилями и конной артиллерией.

Также было задействовано несколько батальонов егерей и немецких колонистов, девять бронепоездов и семь отрядов аэропланов, одним из которых являлся Сибирский, бывший экспедиционный, под командованием ставшего майором Вощилло.

Махновские банды казаки генерала Писарева обложили по всем правилам военного искусства, при постоянной воздушной разведке. Более того, именно сегодня командующий авиацией генерал Ткачев, тоже казак по происхождению, решил нанести массированный штурмовой удар, задействовав сразу три авиаотряда, в которых числилось два десятка новеньких «ДХ-9а», только что прибывших из САСШ, собранных и облетанных…

— Вон они, твари!

Михаил сжал зубы до боли, глядя на снующие внизу повозки. Из них по приближающимся самолетам начали палить из винтовок. Такую глупость делают или совсем неопытные бойцы, или дурости с патронами много — разве можно с версты попасть в летящие на высоте в три сотни метров воздушные машины?!

Ведущий аэроплан, на котором летел сам генерал-майор Ткачев, сделал боевой разворот и с резким снижением устремился, в атаку. За генералом пошли летчики 2-го отряда. А 1-й стал заходить правее, атакуя вторую крупную группу повстанцев.

Сибирякам же досталась самая почетная задача атаковать центр бандитской вольницы, пройдя его наискосок. Тактические маневры были отработаны еще на земле, так что все «ДХ-9а», соблюдая журавлиный клин, пошли на бомбежку.

— Получите…

Михаил рванул рукоять троса, и ящики, наполненные десятифунтовыми бомбами, вывалили свой смертоносный груз на обезумевших внизу людей и лошадей. Следом осуществили яростную бомбежку и другие самолеты отряда. Грохот сотен разрывов на земле заглушил даже радостный рев мотора, освободившегося от нагрузки.

Вощилло вошел в вираж и с нехорошей улыбкой посмотрел на результаты совершенного аэропланами дела. Степь было не узнать — черные столбы дыма от взрывов, кое-где веселым пламенем занялась высохшая за лето трава. Пространство буквально завалено десятками разломанных и перевернутых повозок и усеяно сотнями тел лошадей, многие из которых бились в мучениях.

На войне не до слезливых сантиментов, особенно с таким врагом, который пленным пощаду никогда не дает, а сам занимается вульгарным грабежом и бандитизмом, без всякой жалости ни к мирным обывателям, ни к их имуществу. Такое нужно выжигать каленым железом, и, свирепо рыкая моторами, аэропланы пошли уже на штурмовку.

Дружно застрекотали синхронные пулеметы «виккерс» и «льюисы» на турелях летчиков-наблюдателей. Свинцовый дождь выкашивал своими смертоносными струями махновцев.

Какой уж тут бой, самая настоящая бойня!

Мало кому из махновцев удалось вырваться из-под смертельного воздушного «зонтика», настолько яростно гонялись аэропланы даже за одиноким повстанцем…

— Кажись, наши идут.

Вощилло разглядел в степи длинные линии всадников, в руках которых виднелись тонкие, со спичку, пики. Такие могли быть только у донских казаков, брошенных на облаву.

Летчик бросил взгляд на часы, вделанные в полетную доску, рядом с указателем топлива. С момента прекращения штурмовки прошло только пять минут, вполне достаточное время, чтобы казачьи лавы стянули фланги, создали уже на земле второе кольцо, из которого уцелевшим махновцам будет вырваться намного труднее…