Надо поскорей покидать квартиру деда Вуеслава и его жены Светаны.

Пребывание на войне сильно воздействует на психику человека. Мой мозг научился отбрасывать в сторону то, что может вызвать нервный срыв. Это и хорошо и плохо одновременно. Это может привести к психо-неврологической соматике: не смогу защищать свое сознание и сорвусь с катушек или совсем зачерствею. Но стараться не фиксироваться на страшном — это часть профессии врача. Если «умирать» с каждым пациентом, то много не проработаешь. Но тут надо соблюсти «золотую середину» — надо пациентов ценить и уважать, спасать и жалеть, но так, чтобы «жалелка» не иссякла. Поэтому так трудно стать настоящим врачом. Надеюсь, что я стал таким, но на войне непросто таким остаться.

Когда я вошел в квартиру деда Вуеслава, то сразу заметил, как все встревожены.

— Слава Богу! — вырвалось у деда Вуеслава.

Светана и Рада были сильно взволнованы.

— Мы думали, что тебя убили! — сказала Рада. — Очень много стреляли, фанаты рвались!..

— Это на улице, — не моргнув глазом, соврал я, решив все-таки ни о чем не рассказывать. Но, судя по всему, Рада не поверила, хотя ничего больше не сказала по этому поводу.

— Наверное, — просто согласилась она.

— Я вам гостинцы принес! Надеюсь, на какое-то время хватит, — подал я мешок с продуктами.

Консервы оказались в основном немецкими и американскими.

Хозяева, засмущавшись, пытались отказаться, но я настоял, и Вуеслав и Светана согласились.

Мы сели за стол. Дед Вуеслав провозгласил тост за победу над всеми врагами Сербии и России. Мы чокнулись бокалами. Светана тоже пригубила чуточку, Рада же пить не стала, сославшись на головную боль.

Потом мы с дедом ушли на кухню, чтобы пообщаться без женщин. Мне нужно было расспросить о снайперах.

— Нет. Не видел, — покачал головой дед Вуеслав в ответ на мои расспросы. — Но несколько раз видел через окно, как падают от пуль снайпера люди. Этот гад стреляет не только по нашим военным, но и по женщинам и детям. Зверь, а не человек! Сам бы его убил! Негодяй! Проклятый янки! Им мало подстрекать бошняков и хорватов к войне! Им хочется крови воочию. Он один из них. Приехал развлекаться! Пусть его Бог покарает!

— Как бы его найти? Дом большой, квартир сотни…

— Его обязательно надо поймать. Недавно он подстрелил мальчишку лет десяти. Такой негодяй должен быть наказан!

— Я все сделаю, чтобы до него добраться!

— Помогай тебе Бог! Молиться за тебя буду! Убийца жить не должен! На благое дело идешь!

— Спасибо на добром слове!

— Нам тоже надо уходить в Белград, — грустно продолжал Вуеслав, — пока нас не убили такие вот снайперы или пока мы не умерли от голода. Но где мы там будем жить? Ночевать на улице? Наши власти не слишком заботятся о своих беженцах! Милошевич во всем потакает американцам, лишь бы его самого никто не обидел. Но это вряд ли его спасет. Янки легко избавляются от тех, кого уже использовали. Он это поймет, но поздно будет.

— У нас не лучше, — добавил я, вспомнив несчастных русских беженцев.

И хотя невеселая ситуация царила вокруг, но мы с Вуеславом верили, что все еще будет хорошо. И в этом русские и сербы тоже схожи.

В почти безнадежной ситуации — не терять надежды, верить в успех. Главное — не только верить, но и все делать, чтобы его достичь.

«Дум спиро — сперо!» — говорили древние. «Пока дышу — надеюсь!»

Мне надо было уходить. Время не ждало… Мучили различные предчувствия. Думаю, по дому уже рыскают группы усташей и ищут проникших в дом четников и русов, желая отомстить.

Мы с Радой сердечно простились с хозяевами, как они ни уговаривали остаться еще хотя бы на полчасика.

— Понимаю! Дело военное! — сказал дед Вуеслав и обнял меня.

Как оказалось, в последний раз. Нам больше не суждено было увидеться.

Мы с Радой спускались вниз, проверяя квартиры, прислушиваясь к шумам, посторонним звукам.

Прошли все этажи. Проверка получилась относительной, во все квартиры попасть не удалось.

Но все-таки была надежда, что в этом подъезде снайпера действительно нет.

— Быстренько перескочим в соседний подъезд, — сказал я Раде.

Для этого требуется несколько секунд. Авось никто не заметит! Рада понимающе кивнула:

— Мы и так тут все делаем перебежками, с тех пор как война началась. Иначе нельзя!

— Я сейчас открою дверь — и бежим! Приготовились! На старт! Внимание! Марш! — скомандовал я, распахнул дверь подъезда, и мы побежали.

Успешно! Никто не стрелял, не кричал. И надеюсь, что никто нас и не видел.

Мы вбежали в подъезд, отдышались. Переглянулись и вдруг рассмеялись, глядя друг на друга. Я не удержался, привлек Раду к себе и поцеловал в губы. Она не отстранилась. Смущенная, глубоко дышала.

— Не время сейчас… — прошептала она. — Пойдем…

Мы обследовали первый этаж. Встретить жителей я здесь и не рассчитывал: не так они глупы, чтобы укрываться на нижних этажах. Но снайпер, передвигаясь по дому, мог на время заскочить и сюда.

Когда мы осматривали одну из квартир, в окно осами влетело с полдюжины пуль. Кто-то, видимо, заметив какие-то передвижения внутри здания, выпустил автоматную очередь по окнам. Слава Богу, нас чудом не зацепило! Мы легли на пыльный пол. Из квартиры выбирались ползком. Обидней всего то, что стреляли с нашей стороны. Еще не хватало поймать пулю от кого-либо из соратников!

Такие случаи на войне не редкость!

После этого второй этаж мы обследовали с большей осторожностью, стараясь, чтобы с улицы нас не заметили. На этот раз прошло все тихо. И опять никого в квартирах обнаружить не удалось. Так, постепенно поднимаясь, мы добрались до шестого этажа. И вот здесь… Из-за дверей одной из квартир раздавались громкие детские крики, шум, как будто там скакал целый детский сад. Дети… Их даже война не сумела угомонить. Дети есть дети!

— Как-то неудобно тревожить детское царство! — сказал я Раде.

— Это война! Не до неудобств! — отмахнулась она. — Как раз в таких квартирах легче всего прятаться! Бандиты любят укрываться за спинами детей. Похоже, это квартира бошняков!

— Почему ты так решила? — удивился я.

— Посмотри! — и Рада указала рукой на верхнюю часть двери. Там красовался небольшой полумесяц. Наверное, его нарисовали еще до войны.

Рада постучала в дверь и на сербско-хорватском попросила открыть.

Воцарилась тишина. Дети или сами замолчали, или им приказали старшие. Рада продолжала стучать, настойчиво призывая открыть дверь.

За дверью, видимо, шло активное совещание, но, судя по всему, мягкий женский голос Рады их успокоил. Замок щелкнул, и дверь отворилась. За дверью оказалось три женщины и с полдюжины детей. Одна женщина была совсем старой, а две другие, похожие как сестры, принадлежали к типу дам бальзаковского возраста.