Папа остановился, огляделся. Не мифическая схронка, а тот самый настоящий клад должен быть где-то здесь. Дед, посмеиваясь, спрятал его на самом видном месте. Никто и не поймет, что это клад. Папа присел, перебирая руками заросли.

Есть такая жертва. Дети. Ведь если бы не уехал из деревни, то не встретил бы Марту и не появилось бы три самых дорогих человека. Три человечка, которые стоят сейчас на распутье.

Все, что происходит с нами, имеет смысл. Надо только научиться его видеть. Прошлого нет, потому что оно прошло. И не нужно пытаться сохранить его в неприкосновенности, наблюдая, как покрывается оно плесенью или рассыпается от ветхости, а нужно доставать его с полок памяти и полностью превращать в настоящее. В каждом прошлом – семя настоящего. А значит, прошлое надо правильно похоронить и прорастить, чтобы настоящее не выросло больным и слабым. Многое зависит от сорта. Но и от садовника немало.

Папа тихонько и неумело запел, скорее, даже забормотал.

Ему хотелось поговорить с дедом, а с душами не говорят простыми словами. Это умеет только кайчи. Песня кайчи освобождает души предков из камней и деревьев и запускает их над родной землей в полет. А в ответ мертвые дают потомкам подсказки, как правильно жить на земле.

– Вот оно, – прошептал папа, отыскав то, за чем пришел.

Сожаление о том, что не додал старикам внимания, пока они были живы, конечно, не исчезло. Но уже не давило на плечи. Вернуться к корням теперь не означало вернуться в прошлое. К корням нужно было вернуться, чтобы вырастить себя настоящего.

«Деревья как можно дальше разбрасывают от себя семена, чтобы они не зачахли в тени, а выросли крепкими, освоили новые земли. А люди – те же деревья, только суетливей», – подумал папа.

Следующие полчаса вместо воспоминаний на плечи давил заметно потяжелевший рюкзак. И это было приятно.

Дина сидела на самом верху большой Белой скалы и грезила. Вот она, Белая богиня, смотрит на свою землю. Полмиллиарда лет смотрит на Западно-Сибирское море, что бьется у Алтае-Саянской горной страны.

Море дышит. Вдох – и закрываются купола и пики хребта, водная гладь разливается от горизонта до горизонта. Выдох – появляются горные острова.

Горы дышат. Но только время для них течет по-другому, и дышат они не так, как море. Вдох – медленно поднимаются зубцы из глубин. Выдох – медленно разрушаются, оставляя мелкосопочник.

Дина тоже дышит. Вдох – и она богиня, вобравшая в себя все эти горы и бывшее море. Выдох – и она песчинка, частичка этой долины. «Время ведь как река, – думает Дина, взглянув через прищур на Чарыш. – Разольется широко по равнине и движется неспешно, ведомая космическими законами, но вот в каком-то месте прижимаются берега друг к другу, и скорость потока увеличивается. Если сжаться, внутренне сжаться, то и мое время помчится. А если расслабиться, то оно будет двигаться так медленно, что за одно лето я смогу прожить целую жизнь… И таких жизней много! Их столько, сколько я захочу».

Богиня наблюдает за своей долиной. И взгляд ее так сосредоточен, что под ним прогибается земная кора и море, как чашка с кукурузными хлопьями, заполняется остатками гор. На остатках гор растут леса. Секвойя, кипарис, гинкго – такие далекие заграничные названия. А в кайнозойскую эру росли они здесь в изобилии. Впрочем, сотни тысяч лет назад росли здесь и актинидия{ Актини́дия – род лиан со съедобными плодами, к которым относится киви. На востоке России растет в диком виде и называется «амурский крыжовник» или «северный виноград». Богата витамином С.}, и липы с дубами, и граб с буком. А еще двести лет назад леса покрывали все окрестные сопки. А теперь, как в Аркаиме, – луга и поля.

– Зря я придумала людей, – шепчет Дина. – Зря, зря. Но что же теперь делать?

Динка ложится на скалу и смотрит не на долину, а в небо.

Чтобы удобнее и безопаснее, люди решили не пользоваться каждый своим потоком, а плыть всем вместе. А зачем? Динка хочет одна, сама по себе. Чтобы ни от кого не зависеть – только от себя. Чтобы самой творить свой мир. Ей нравится в деревне. Но что-то ее тревожит. Тревожит, что это не ее выбор. Это выбор родителей. А если бы она выбирала? Наверное, выбрала бы ухоженную Западную Европу. Места, где жили вовсе не ее предки. Может, они там у себя тоже здо́рово нагадили… Дина в курсе, что пятьсот лет назад даже европейские короли мылись два раза в год, а содержимое горшков выбрасывали прямо на головы прохожим, потому и пришлось ввести в моду широкополые шляпы. Но потомки европейцев как-то сумели навести порядок, и теперь Динка хочет туда, на чужие ухоженные земли, на все готовенькое. Это проще, чем наводить порядок на своих. Вон до сих пор под ногтями грязь.

Если бы рядом был Лешка, он бы проинформировал сестру, что она торчит на вершине уже полчаса. А полчаса – это 30 минут. А минута – это 60 секунд. Секунда же – это время, которое электрон цезия потратит, чтобы перепрыгнуть с одной своей орбиты на другую 9192631770 раз – и ничего более.

Но все же что-то случилось с личным временем тринадцатилетней девушки. Дина даже примерно не могла бы сейчас сказать, сколько она на горе – пять минут или два часа. Времени словно не стало.

«Если бы камни решили завести себе часы, они могли бы оттолкнуться от человеческой жизни. Для них люди, наверное, мечутся и суетятся так же, как для людей – электроны. У камня один только вдох может занимать три оборота Земли вокруг своей оси, – продолжила фантазировать Дина, и вдруг ей показалось, что камень вздыхает. – Не задремать бы, а то еще свалюсь».

Дина осторожно отползла от края. Не очень-то ей хочется, чтобы следующая легенда была про нее. Про прекрасную девицу, упавшую со скалы и ставшую Белой богиней. Потому как легенда эта будет не слишком интересной. Ни убитого горем возлюбленного, ни похищений с погонями. Хотя допридумывают, как сочинили про несчастную даму, что свалилась в щель. То она стала призраком и с тех пор пугает детей, прыгающих через пролом. А то будто выжила и попала подземными ходами к чудскому народу, населявшему эти земли до прихода русских, и стала Чудской царевной – эту историю Дина услышала от деда Алтынтаса. Еще говорят, что с этого дня вода в пещерном озере стала целебной.

На Урале про чудь тоже легенды сохранились. Мол, были это невысокие смуглые люди, помнившие одно предсказание: придет в их земли белая береза, а за ней – белые люди, и не будет им больше места на своей земле, а будут только горе и беды. А как сбылось предсказание и бледнолицые перевалили за Урал, стали рубить лиственницы и кедры, так чудь ушла в землю, в горы, и пещеры за собой закрыла. Ушли старые люди подземьем не куда-нибудь, а в сторону Алтая. Но и здесь появились белые люди, привели с собой березу. И чудь снова схоронилась под землей и ждет теперь золотого века. Потому что вторая часть предсказания гласит, что выйдут они из-под земли во время золотого века.

Дед Алтынтас с Дининым прадедом мальчишками ходили искать чудь в старые рудники. И вышли они из чудской шахты прямо в Демидовский рудник, пройдя под поймой Чарыша, где и поймал их отец Филипп – местный священник из кержаков. Стал он им уши крутить и пугать чёртом, что под землей живет. Запечатан, мол, Сатана волшебными знаками и большими камнями в преисподней, но если кто по глупости туда полезет, землю изнутри потревожит, то откроются проходы, выйдет чёрт из заточения, и будет беда. Но разве пацанов удержишь? Какая беда? Дед Алтынтас говорит, что большая беда на землю уже пришла, потому что главной ценностью стали бумажки цветные, а не любовь, доброта и отвага. Ну и чье же поколение так нагрешило, что у нас такая беда?