– Какой в этом смысл? – спросил Робсон.

– А тринадцатый? – в это же время поинтересовался Эйджлесс.

– Считалось, что именно на такой союз Боги обратят внимание и вмешаются в поединок, благословят одну из сторон. А тринадцатыми выступают знаменосцы. Они стоят вдалеке от сражающихся и ждут окончания боя. По традиции победитель или победители, если выживших воинов одной из сторон много, отрубают знаменосцу голову и насаживают её на остриё шеста со своим знаменем. Вмешиваться в сражение знаменосцы не имеют права, даже если понимают, что их сторона терпит поражение. Побег их означает позор для всего рода – и если не выдерживают нервы у знаменосца победителя, то это будет считаться поражением. Говорят, что именно в знаменосцах проявляется вся преданность народа и знать, не заслужившая верности одного человека, не заслуживает верности всех подданных.

– Очень жестокая традиция. – Робсон нахмурился. С его лицом, на котором по-прежнему проглядывались детские черты, это выглядело несколько несуразно. – Вы уверены, милорд Глейгрим, что ничего не напутали? Со знаменосцем в особенности.

– Ничуть.

Сын лорда Эйджлесса заинтересовался куда более, чем Холдбист, и даже показал свои навыки разумного мышления.

– А если убить вражеского знаменосца сразу? Об этом никто не подумал?

– Разумеется, подумали. Убивший знаменосца до полной победы незамедлительно будет признан проигравшей стороной.

– А вы не боитесь, милорд, – снова подал голос северянин, – что мы можем проиграть в этом сражении Тринадцати? У Флеймов, а особенно у Бладсвордов, есть очень сильные воины.

– Да, я осведомлён. Как и положено любому человеку, тем более мужчине, я опасаюсь проиграть в бою и страстно этого не желаю. Именно поэтому я перечитал об этом поединке прежде, чем предлагать его в качестве варианта. Никто не упоминал, что воинами не могут быть мертвецы. Равно как знаменосцами, ремесленниками или крестьянами. С рыцарями и оруженосцами всё сложнее – обет даётся только до смерти.

– О, это очень хитро! – наконец-то пришли к одному заключению союзник и вассал.

– Эх… А если?.. – начал было Эйджлесс.

Разговор вынужденно прервался, когда к войску приблизился человек со знамёнами Флеймов. Он вручил что-то одному из гонцов Глейгримов и тот поспешил к правителю. Раял начал предполагать худшее, стоило лишь ему увидеть, что передали не послание, а обычный мешок для зерна. Он весь промок, приобрёл бурый цвет, и со дна его понемногу сочилась кровь. Скорее всего, основная часть успела стечь во время манипуляций с передачами от одного посыльного другому, но несколько сочных тяжёлых капель упали на землю и на обувь гонца.

Лорд мог бы попросить любого из окружения открыть мешок, однако предпочёл лично засунуть внутрь руку. Зейир вполне мог насыпать внутрь отравы, однако на свет Раял извлёк лишь отрубленную голову своего посыльного, того самого, что повёз письмо Флейму. К лицу бедолаги с левой стороны был пришпилен кинжалом клок бумаги, перепачканный, с трудно разбираемыми словами, написанными неровным и очень размашистым почерком. Но Глейгрим понял, что значилось в ответе.

– Лорд Зейир Флейм провозгласил себя правителем земель и хозяином Кеирнхелла. Он предпочитает отказаться ото всех моих предложений. Полагаю, теперь пришло время. Выступаем!

Приказ правителя повторяли все командующие, передавая его дальше по цепочке. Казалось, что в низине, где стояло войско, на безопасном от лучников недругов расстоянии, вдруг появилось эхо. Голоса звучали отовсюду, они повторяли одни и те же слова, снова и снова, и речь волнами проходила по рядам. Всего за пару мгновений Раял почувствовал, как его сердце начало биться быстрее. Страх охватывал тело правителя, затуманивал разум, сдавливал грудную клетку и лишал контроля. Руки одеревенели, ноги перестали подчиняться воле Глейгрима, и появилось желание отступить, спрятаться за спины народа и не смотреть на вероятный проигрыш.

Лорд быстро привёл себя в порядок и прогнал страх, одними только губами произнеся слова недовольства. Привычка не поддаваться эмоциям в данный момент помогла Глейгриму. Порой она, по мнению приближённых, мешала лорду видеть некоторые важные вещи и проявлять человечность.

Мертвецы шли первыми и принимали на себя запас стрел, которые совершенно не страшили их, если не пронзали голову, – но об этом кузнецы Раяла позаботились в первую очередь, соорудив до омерзения некрасивые и кривые шлемы. У некоторых из них были погнуты края, часть имела заусенцы, пятна ржавчины, слишком толстые края или вмятины. Такие средства защиты не сумел бы надеть ни один из живых, и не только потому, что те давили и жали со всех сторон, скорее всего, царапая необработанными гранями кожу и рискуя занести заражение, но и имели совершенно закрытое пространство, кроме области глаз.

В шлемах не было отверстий для рта и носа, они не позволяли их обладателям поворачивать голову. Осмотр поля боя в одном из таких совместных произведений кузнецов и плотников, сумевших укрепить чуть ли не вёдра металлическими пластинами, можно было смело назвать весьма и весьма сложной задачей.

Олира, стоило леди увидеть творение рук недоучек-подмастерий, заявила, к слову, весьма верно, что если бы на верных слуг Раяла надели сундуки с прорезями, то даже такое зрелище не сумело бы сравниться своей убогостью с нынешним. Впрочем, мёртвые не нуждались в красивых нарядах, а Глейгрим, в отличие от родственницы, понимал, что массивность нового предмета гардероба имеет большую ценность.

– Про́клятый король! Да здравствует Про́клятый король! – услышал Раял, как только к нему вернулись слух и осознание себя в пространстве.

К тому времени первые шеренги врага были уничтожены, и Глейгрим двинулся вперёд, защищённый со всех сторон войсками. Лишь когда расстояние позволило, правитель вскинул руку, взывая к своему дару, и, как и задумывалось, поднял только что убитых. Мертвецы, украшенные гербами Бладсвордов и Флеймов, покорно вставали под знамёна Глейгрима, чтобы сражаться против своих бывших союзников и приятелей. По рядам людей с востока прошлись недоуменные вскрики, Хагсон бы наверняка принялся злорадствовать, но Раял лишь испытывал облегчение. Мёртвые снова ожили, жертвы войны получили шанс продолжать существование, а совесть правителя очистилась.

Тех из противников, кого успели ранить, но не умертвить, всех, кто стонал и страдал, мертвецы добили, следуя приказу правителя. Не только, чтобы у Раяла добавилось слуг, но и потому, что таким образом можно избавить людей от страданий.

На земле, начинаясь от невидимой черты, разделявшей войска Бладсвордов и Флеймов, виднелись непонятные мокрые следы. Они тянулись, насколько мог разглядеть правитель, почти до стоявшей у стен части вражеского войска. Возможно, это были какие-то неведомые ритуальные линии Великой Династии Флейм для защиты от соседей, быть может – символы Бладсвордов, а может, кто-то пролил воду, или масло, или что-то ещё… Раял не нашёл времени поразмыслить и не придал увиденному должного значения.

Зейир Флейм, вместо того чтобы отправить вперёд войска, чего-то ждал, и Глейгрим уже решил, что впереди искусно спрятанный ров либо другие замаскированные ловушки. Мертвецов ямы безусловно задержат, но не причинят особенного вреда, что бы ни задумал дядя Верда. Мысли о соседе, который, скорее всего, сгорел вместе со своим замком, бередили душу и снова и снова пробуждали в ней тревогу. Пока Раял прогонял не вовремя проявившиеся чувства, противник успел подняться на свой постамент и что-то закричать – ветер уносил его слова, а звуки сражения лишь оттеняли их, не позволяя разобрать.