Арон в ужасе рванулся в каюту, на ходу роняя тарелки.

Василий вжался в стенку, отделяющую кают-компанию от форпика, где спал Марксен Иванович, безумными глазами смотрел туда, протягивал трясущиеся руки, захлебывался и прерывисто шептал:

— Что это… Что это, Арон?.. Что же это, Арончик!..

Арон заглянул в форпик, куда в животном страхе протягивал руки Василий, и увидел…

…МЕРТВОГО МАРКСЕНА ИВАНОВИЧА…

Глаза Марксена Ивановича были открыты, и в них навечно застыло страдание. Левая рука, свисавшая до полу, была скрючена последней в его жизни болью. А под пальцами, совсем близко, от слабенькой качки каталась по полу тоненькая открытая пробирочка с нитроглицерином. Крохотные белые таблеточки хрустели под ногами Арона.

— Ой… Ой… — застонал Арон. — А мы в это время спали, как пьяные сволочи…

Он схватился за голову, качнулся и рухнул на колени перед мертвым Марксеном Ивановичем…

На кладбище Леха, Гриня, Аркадий и Митя были в военной форме. Держали в руках фуражки, сопели, уткнувшись глазами в уже засыпанную могилу.

Нема Блюфштейн в строгом черном костюме смотрел поверх чахлых кустиков бессмысленно и отрешенно…

Маленький, худенький Вася плакал, уткнувшись носом в грудь большого и грузного Арона. Не замечая собственных слез, Арон гладил Васю по голове и что-то пришептывал ему и пришептывал.

Потом все вместе молча и долго шли сквозь строй еще неухоженных, свежих могил, без памятников и надгробий, с наспех сколоченными оградками, с увядшими, высохшими и сгнившими цветами, пожухлыми, выгоревшими черными лентами и облезлыми золотыми надписями на них.

За кладбищенским забором стояли две «Волги» — Лехи и Грини.

— Садитесь, мужики, — распахнул дверцы Леха.

— Мы пройдемся, Леха, — сказал ему Арон.

Казанцев вздохнул, покачал головой:

— Здесь, знаешь, сколько идти!..

— Не знаю, — ответил Арон. — Мы с Васей пройдемся.

— У вас хоть деньги есть? — спросил Леха.

— Что?.. — не понял его Вася.

— Я спрашиваю, деньги у вас есть?

— Ах, деньги… — Вася шмыгнул носом, вытер глаза. — Да, да. Конечно! Деньги… Есть деньги… А как же!

Вася торопливо полез во внутренний карман куртки и вытащил пачку пятидесятирублевок. Протянул ее Лехе:

— Вот, Леха… Пять тысяч… Возьми. Нас не будет, а вы ему памятник… Марксену Ивановичу… — и Вася снова заплакал.

Леха стал отпихивать пачку:

— Ты что, Васенька… Неужто мы сами не можем!..

— Возьми, Леха, — жестко сказал Арон. — Так будет правильно. Ну, а если не хватит — добавите.

— А вы-то как же? — спросил Нема.

— А нам они с завтрашнего дня — ни к чему, — ответил Арон.

Он обнял Васю за плечи и повел его вдоль кладбищенской ограды, а потом через пыльный, грязный, раскаленный солнцем пустырь, к шоссе, по которому надо было еще долго-долго идти, чтобы добраться до знаменитого города моря, когда-то прекрасно придуманного лучшими писателями России двадцатых годов…

Как навсегда покидают родные берега

В кабинете таможенной смены у широкого окна стояли Леха Ничипорук, Гриня Казанцев, Нема Блюфштейн и сам начальник.

Леха и Гриня были в старых стираных джинсах, вполне цивильных рубашечках и одинаковых кроссовках. Нема — в сандалиях, бывших форменных брюках с голубым кантом, в летней бежевой форменной рубашке с короткими рукавами и следами бывших погон на плечах.

Через окно был хорошо виден «Опричник», увешанный старыми автомобильными покрышками и притянутый к причальной стенке швартовыми концами.

Видно было, как офицер-пограничник с уоки-токи на плече проверял документы у Арона и Васи.

— Дипломы рулевых у них, конечно, куплены. Тут и к гадалке не ходи, — равнодушно сказал начальник смены.

— Вам лишь бы черт-те что наклепать на людей! — обозлился Леха.

— Я тебя умоляю! — сказал начальник смены. — Ты бы видел, как они к причалу подходили! Чуть пол-Одессы не разнесли своей лайбой. Да и регистровое удостоверение у них липовое. Никакой экспертизы не нужно.

— И яхта у них краденая, да?! — возмутился Гриня Казанцев.

— Нет. Яхта у них собственная, и они утонут с ней еще в десяти милях от нашего берега.

— Типун тебе на язык!.. — сказал Нема. — Спасибо, что ты их еще не тряс, как грушу!

— А чего их трясти? Блоха в кармане и вошь на аркане…

— У вас таможня — значит, — волки. Вампиры. А мы трясем только в трех случаях: когда есть информация — раз! Сами понимаете откуда… Когда видишь, что клиент говно и ему нужно испортить настроение — два. И когда он сам трясется так, что из него все сыплется — три! А этих ваших двух мудаков можно было и не досматривать. Пускай плывут. Что мы — не люди, что ли? Иногда на такое глаза закрываешь!.. Думаете, я не видел, что у них карты и лоции Министерства обороны, да еще с грифом «Для служебного пользования»? Я же не спрашивал, откуда они! Или, к примеру, спасательные жилеты…

— А как можно без спасательных жилетов людям, не умеющим плавать? — не выдержал Нема.

— Действительно, без жилетов — никуда, — подтвердил таможенник. — Но ты бы, Нема, хоть инвентарный номер вашего клуба с этих жилетов догадался бы стереть! Или тузик надувной… По сертификату спасательных плавсредств не числится, а тут вдруг появился. Откуда бы это, а, Нема?..

— Ладно тебе, Иван! Приебался, как банный лист… — оборвал его Казанцев. — Проводить-то их хоть можно? Мы специально в гражданское вырядились, чтобы погонами не отсвечивать…

— Конспираторы! — усмехнулся Иван. — Погодите. Узнаю, пограничники кончили с ними работать или нет…

Он взял со стола уоки-токи, нажал на кнопку и спросил:

— Ну, что с этими самоубийцами на яхте — порядок?

И из уоки-токи ответили этак задумчиво:

— Порядок-то, порядок… Только не знаю — выпускать их или нет… Потонут еще засранцы! На такой громадине минимум человек шесть должно быть, а они вдвоем… Да еще ни уха, ни рыла не смыслят в этом деле! Верная гибель!.. Жалко ведь мужиков, Иван Сергеевич…

— Тебе-то что? — ответил в уоки-токи Иван. — Стоишь на страже рубежей нашей необъятной вот и стой! Ишь, жалостливый какой!

Он положил уоки-токи на стол, надел фуражку и сказал:

— Айда, мужики… Лапками помашите на прощание. И не болтайте лишнего — у нас тут каждый второй стучит. Не подводите.

Уже на выходе, запирая дверь кабинета, спросил у Блюфштейна:

— Когда тебя-то досматривать будем, Нема?

Долго стояли на пирсе в трех метрах от борта «Опричника», а Василий и Арон в кокпите своей яхты. И все были слегка растеряны. Разговор, как обычно в таких ситуациях, не получался и угасал.