– А теперь обратная задача, – снова нарушил он молчание, и его голос, казалось, слился с хором певчих птиц Сада, которые радостно приветствовали восходящее по случаю окончания ночи солнце. – Вообрази, что случилось нечто такое, что тебе не по душе, или, скажем, пришел кто-нибудь, лично тебе неприятный, – вообрази такое событие, представь себе этого человека. Что-то пошло наперекосяк, не так, как планировалось. Кто-то сказал тебе гадость. Ты не смог получить то, в чем нуждался. А теперь представь, что ты реагируешь с совершенной невозмутимостью; ты четко понимаешь основные причины этих событий – ты знаешь, что вызвало их к жизни, ты знаешь, чем все это закончится, и какое-то время просто наблюдаешь за происходящим, может быть, даже с печалью, но вот точно без этой эмоции, которую вы называете… неприязнью.

Мне снова дали осознать огромную пропасть, которая лежала между тем, как думает это золотое существо, и теми способами, которыми получалось думать у меня. Я послушно попытался представить, каким бы я стал, если у меня ни к чему не осталось бы неприязни. Инстинктивно я снова чувствовал более точное значение его слов; я знал, что он, пусть и своим Просветленным образом, испытывает глубочайшую неприязнь к тому факту, что я и все окружающие страдаем. Я знал и то, что его неприязнь была скорее разновидностью сострадания, что свою заботу о нас он ощущает как благотворную милосердную радость, что он просто не способен испытывать смущение и обиду, которые мы переживаем вместе с неприязнью к раздражающему нас человеку или непредвиденному повороту событий нашей жизни.

Мне было ясно, что он не хочет сказать: «Представь, как здорово было бы не испытывать боль» или «Представь, как было бы хорошо, если бы ты мог не обращать внимания на боль, которую испытываешь». Нет, смысл его слов был такой: «Представь, как прекрасно, когда боль приходит к тебе, а ты ясно видишь в глубинах самой реальности те причины, которые причиняют тебе эту боль, и продолжаешь пребывать в глубоком, надежном и подкрепленном этим видением покое ума, радостно продолжая свое дело по полному искоренению этого и всех других видов боли навсегда».

Эта мысль еще больше освободила мой разум, мне теперь казалось, что из голубого простора земной атмосферы я лечу к далеким звездам на бархате ночного неба; я увидел всю жизнь впереди; мой ум, полностью освобожденный от тех мыслей и эмоций, которые прежде отравляли мое существование; я увидел в самом этом уме столько свободного пространства, столько свободного времени, чтобы любить, творить, отдавать другим… Я сидел под чинарой, глядя сквозь ее ветви в синее небо, в какой-то блаженной прострации, в состоянии полного восторга, забыв про все на свете, даже про самого Майтрею.

– Сделай паузу… – тихо засмеялся он, наслаждаясь моим наслаждением. – Все еще впереди.

И я снова обратил к нему свой взор и погрузил свое сердце в сердце Майтреи.

– Я буду говорить, а ты представляй, – улыбнулся он, – представляй себе мир, в котором ты просто дитя, невинное, вечно смеющееся, любопытное и очень счастливое дитя. Ты радостно шагаешь по жизни, открыто и охотно, с удовольствием учишься у всех окружающих. Ты находишь, чему поучиться у каждого, кто встречается на твоем пути, высоко ценишь эти драгоценные и полезные уроки – ты умеешь внимательно слушать – и внемлешь им, будто прислушиваешься к трелям одинокой певчей птицы в пустыне. В результате тебе неизменно достается алмаз или рубин понимания, который наполняет твое и без того уже переполненное знанием сердце. Все вокруг дороги тебе, как Учителя, каждый дарует тебе нечто драгоценное для твоей жизни. И снова я не знаю, как выразить это словами, которые были бы тебе понятны, но представь, что твой ум на всю оставшуюся жизнь будет полностью очищен от эмоции… как же вы нынче называете ее?… – Он озорно взглянул на меня, как будто ожидая, что я тут же угадаю все слово целиком. Хоть бы первую букву назвал! Мне ничего не шло на ум, и даже его описание не сильно помогло. Наконец я сдался, а он произнес: – Гордыня.

Если честно, я едва ли мог надеяться победить этого милейшего и постоянного спутника моей жизни, но идею детской открытости понял и принял; она казалась мне каким-то ценным сокровищем, спрятанным где-то на моем жизненном пути, которое я, может быть, когда-нибудь и открою для себя. Радость Майтреи была заразительна. Я чувствовал себя счастливым, ну или почти счастливым.

– А теперь закрой глаза, – продолжал он, и я почувствовал, как кончики его теплых пальцев легко коснулись моего лица и век, – и представь, что ты дошел до самой сути, до полного, совершенного понимания самых глубинных основ существования: для тебя ничто уже не тайна; ты знаешь истинные причины, лежащие в основе всех событий и явлений; тебе известны глубочайшие скрытые связи между всем сущим; тебе известно все, чего обычно ищут люди, желающие постичь все тайны мироздания; ты знаешь, почему происходит именно то, что происходит, а не совсем другое, хотя вполне могло бы; ты знаешь причину возникновения каждой мысли; ты знаешь причину, из-за которой приходит боль к каждому конкретному живому существу; ты можешь избавить каждого от его боли, – иными словами, ты полностью понимаешь руководящие принципы, которые действительно управляют всеми сферами бытия, и ни одно событие не остается без объяснения, ни одна проблема не остается нерешенной.

Короче, ты точно знаешь, как нужно поступать и что делать, чтобы достичь как сиюминутного, повседневного, так и абсолютного, непреходящего счастья как для себя самого, так и для всех вокруг тебя. Твой ум полностью свободен от эмоции… как бы нам ее назвать? Это та великая неспособность живых существ понять саму жизнь, это такое состояние сознания, которое думает: чтобы получить, нужно только брать, а не отдавать; это такое состояние сознания, которое считает: чтобы достичь подлинного счастья, нужно удовлетворять только себя, а никак не других; это то полное непонимание устройства всех вещей, которое заставляет людей на протяжении всей их жизни методично и напористо, с какой-то даже тщательностью, уничтожать то самое счастье, обретению которого они посвятили эту жизнь. Одним словом, это… – тут он произнес, словно выплюнув из себя, – неведение того, как реально работает действительность, или неведение в отношении того, как действительно работает реальность.

Честно сказать, я с трудом разбирался в том, как на самом деле работает реальность. Приходилось также признать, что и вся мировая наука, бравшаяся за разгадку тайн мироздания, была весьма отсталой в этом вопросе. Думаю, любой из моих соотечественников согласился бы и с тем, что нынешнее состояние наших представлений о мире привело к тому, что все наши поиски секрета всеобщего счастья привели к войне, поиски вселенской любви закончились ненавистью и насилием, а стремление к благосостоянию – всемирным обнищанием, голодом и разрухой. В общем, мне оставалось только гадать, что же описывал Майтрея… Точное понимание снова пришло вместе с благословляющим прикосновением его пальцев. Теперь я знал, что возможно существование четких законов реальности, полное постижение которых позволило бы нам использовать их для освобождения от всех видов страдания. Осознание этого в одно мгновение наполнило меня не только безграничной энергией, но и непреодолимой жаждой узнать как можно больше об этих законах. Вот только смогу ли я?