Теперь эти слова прозвучали совершенно иначе. Он это говорил и раньше, и каждый раз мое сердце переполняла радость, но сейчас в этом прозвучало нечто новое. Он заверял меня в том, что в его сердце я занимаю очень значимое место. На этот раз эти слова могли означать лишь одно: «Ты. Только ты».

Я кивнула в знак того, что все поняла.

— Так ты все-таки выйдешь за меня замуж? — широко улыбаясь, спросил он.

Я снова кивнула. Он улыбнулся еще шире.

— Мы будем очень счастливы, вот увидишь. Я тебе обещаю: мы будем очень счастливы.

Джек

В первый раз я заметил Либби через несколько минут после того, как заговорил с ней. Это случилось, когда она сказала мне, что я хреново умею извиняться, и обозвала меня дерьмом за попытки поднять ее на смех. Она заинтриговала меня тем, что покинула салон, когда я помешал ей заключить сделку. Но презрительно изогнутые губы и приподнятые брови, а также гневно раздутые ноздри стали для меня настоящим ударом. Обдав меня волной презрения, она зашагала к выходу, что позволило мне разглядеть ее обтянутые джинсами стройные ноги, плавно переходящие в округлую задницу, тонкую и упругую талию и нежные очертания шеи под струящимися блестящими и прямыми черными волосами.

Когда Либби вскинула на меня возмущенный взгляд, наотрез отказываясь принимать мои повторные извинения, я увидел ее словно впервые, и у меня в груди будто разорвалась мощная бомба. Там возникло нечто, что, как мне казалось, давным-давно умерло. Она мне понравилась. А в то время мне нравились очень немногие. Я был неспособен испытывать симпатию к людям, и особенно к женщинам, обращая внимание лишь на сексуальную притягательность. Я был эгоистичен и высокомерен и не решался расстаться с этими качествами, пока не выработал для себя новый имидж, позволяющий прятать от окружающих свой внутренний мир. Но тут меня вдруг охватило желание стать другим человеком, потому что стоявшая передо мной женщина не приняла бы меня, не произведи я полную трансформацию личности.

— А вот с этим я спорить не буду, — ответила она, когда я сказал, что, помешав Гарету работать, поступил как последний идиот.

В тот момент я понял, что должен измениться. Грейс уже много месяцев твердила мне, что я должен прекратить трахать женщин, а затем объявлять им, что не готов к новым отношениям и хочу остаться с ними друзьями. Я понимал, что Грейс права, но отказывался ее слышать, пока Либби напрямик не заявили мне, что я ей не нравлюсь.

Внезапно я почувствовал себя подростком, влюбленным в самую красивую девочку в школе и надеющимся на то, что у него есть шанс. Мне отчаянно захотелось привлечь к себе ее внимание.

И вот сейчас я сижу у постели накачанной обезболивающими препаратами и спящей глубоким сном жены. Я держу ее руку в своих ладонях, как будто читаю молитву. Я хочу молиться за нее и за нас, но я уже давно не в ладах со Всевышним, поэтому было бы непоследовательно обращаться к Нему сейчас, особенно если Он ответит мне так же, как и в прошлый раз, когда Он позволил умереть женщине, на которой я был женат.

— Либби, моя прекрасная, прекрасная Либби, — шепчу я в тишину больничной палаты.

Вся левая сторона ее тела разбита и поэтому опухла, значительная часть ее головы и лица скрыты под бинтами. Она тяжело ранена, практически изувечена.

Со стороны кажется, что она вся перебинтована, но если подойти ближе, то открываются совершенно неповрежденные участки лица, имеющие точно такой же вид, как и до аварии.

Изгиб подбородка с правой стороны лица нетронут. Я обратил внимание на очертания ее подбородка, когда она подставила лицо внезапно обрушившемуся на нас дождю в тот июльский день, когда мы познакомились. Я едва сдержался, чтобы не протянуть руку и не обвести линию ее подбородка кончиками пальцев.

На ее полных округлых губах тоже нет ни малейших следов аварии. Когда мы впервые завтракали в парке, мне хотелось своими губами собрать с этих губ крошки круассанов. А в тот вечер, когда мы стояли в моей прихожей, я тоже хотел ее поцеловать, но испугался, что это может слишком далеко меня завести. Поэтому я, как последний дурак, применил к ней свою «тактику».

Больше всего я люблю ее темно-карие глаза с большими черными зрачками. Они тоже не пострадали, но сейчас они закрыты. Очень многое из того, что она собирается сказать, зарождается в ее глазах. Я не могу забыть боль в ее взгляде, встретившем меня в тот день, когда я приехал к ней после того, как мы впервые занимались сексом. Она прятала от меня глаза, пока не заставила сознаться, что я регулярно соблазнял и трахал женщин у себя в прихожей. И тогда ее взгляд взорвался агонией, пронзившей мое сердце. Я думал, что три года назад знал все, что только можно узнать о человеческих страданиях, но она застала меня врасплох и доказала, что это не так.

Лоб, в который я поцеловал ее после нашего первого секса, остался в точности таким, как прежде.

Все черты ее лица, как пострадавшие, так и неповрежденные, совершенны и напоминают мне о том, какие восхитительные, упоительные, смиряющие мою непомерную гордыню чувства я испытывал, влюбляясь в Либби.

Я хочу, чтобы она проснулась. Я хочу, чтобы она проснулась, заговорила и сказала мне, что все будет хорошо. Я знаю, что это нечестно. Все должно быть наоборот. Это я должен быть ее опорой. Я должен быть сильным и несгибаемым. Я должен словом и делом убедить ее в том, что мы справимся с этим вместе. Но, глядя на лежащую на больничной койке изломанную и разбитую Либби, я чувствую, что силы меня покидают.

Либби

Я двадцать часов пролежала без сознания. Во всяком случае, мне так сказали.

Я очнулась в больничной палате, окруженная медицинским оборудованием, с ощущением полной нереальности происходящего. Я чувствую себя напрочь оторванной не только от окружающего мира, но и от тела, в котором нахожусь. Я не могу с уверенностью сказать, объясняется это болью или действием обезболивающих препаратов, но мне хочется потрогать находящиеся возле меня предметы, чтобы убедиться в том, что они плотные и осязаемые. Но я не решаюсь это сделать, опасаясь, что это не так. Вдруг они исчезнут или окажутся мягкими и пористыми, и это будет означать, что я все еще сплю. Или вообще уже никогда не проснусь.

Мои родители, Энджела, Грейс, Руперт, Калеб, Бенджи и родители Джека — Хэрриет и Гектор — ожидают за дверью, а врач и Джек пытаются воссоздать картину происшедшего. Пока они сказали мне, что я провела без сознания двадцать часов вместо ожидаемых двадцати четырех, потому что, как только они снизили дозу снотворного, я тут же проснулась. Я потеряла много крови и, как во время операции, так и после нее, нуждалась в больших количествах донорской крови. Я перенесла операцию по восстановлению разорванной селезенки, завершившуюся успешно. У меня сломано одно из ребер на левой стороне груди, а все остальные сильно ушиблены. Но со временем все кровоподтеки сойдут. Авария была спровоцирована водителем, решившим воспользоваться мобильным телефоном и не рассчитавшим расстояние, необходимое для задуманного им безумного маневра.