Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако суровый мужик, видимо, угадав его мысли, убрал монтировку и брякнул: – Извини, брат, времена такие, да и леса тут темные. Ладно, веди к своей тачке.
Подойдя к сломавшейся «ладе», мужик откинул капот и начал шаманить над двигателем. Возможно, немногословный товарищ в лохматой шапке был слесарем автосервиса, а может, нет, но факт остается фактом – через пять минут его энергетических пассов руками, двигатель завелся. Разобравшись с первой проблемой, мужик молча взялся за вторую – подогнал свою газель, подцепил трос к «ладе», и на раз-два вытащил ее из снега.
Данила смотрел на своего спасителя с разбойничьей физиономией как на ангела: из какого агентства чудес он мне послан?!
– Ну, бывай, – угрюмый «ангел» поправил шапку и подмигнул Даниле.
Данила попытался всучить «ангелу» денежную купюру покрупнее, но тот сморщился и строго сказал: не парься!
Ирония судьбы – «ангел» произнес то самое слово, которое еще недавно определяло мировоззрение философа-раздолбая Сумарокова. Данила послушно кивнул: ладно, раз у вас – ангелов, так принято – так тому и быть, и пожал своему спасителю руку: как я люблю Урал!
Ангел с разбойничьей физиономией умчался в метельную ночь на своей «газели», а Данила поехал искать деревню Федоровку.
Да там деревня-то и в лучшие времена была – с десяток домов, а сейчас, видимо, их стало еще меньше. Во всяком случае, тьма в деревне стояла такая, хоть глаз выколи; только все та же подружка-луна подсвечивала окрестное пространство молочным светом. «Повымерли они все здесь, что ли», – покачал головой Данила, и поехал к материнской даче – крайнему от леса дому, где он бывал в последний раз лет пятнадцать тому назад.
Утопая в снегу по колено, Данила пробрался к дому. Он долго не мог открыть дверной замок на морозе, но наконец, дверь поддалась. Скромный материнский дом из-за его размеров Даниле всегда хотелось назвать домиком: кухня, две крошечные комнатки; интерьер самый что ни на есть простецкий: печка, занимающий половину комнаты книжный шкаф, стол, пара кроватей, стульев – все. И за пятнадцать лет здесь ничего не изменилось.
Войдя внутрь и оглядевшись, Данила понял, что тетя Аня оказалась права – дом действительно выстудился; тут было не многим теплее, чем в лесу. Данила растерялся: провести здесь ночь вряд ли возможно – ясно, что к утру закоченеешь. На миг им овладело отчаяние, но он взял себя в руки: так, спокойно, не для того я выбрался из леса, чтобы околеть от холода в родном доме, тем более, дрова и спички есть, сейчас разведем огонь, вскипятим чай, не дрейфь, мажор, справишься! Странное дело – в нем словно бы звучал насмешливый материнский голос (мать часто подтрунивала над ним, особенно над его привычкой избегать трудностей). Сама-то она трудностей не боялась, относилась к бытовым сложностям даже с презрением: подумаешь, какие мы неженки!
Через час в доме стало относительно сносно, через два – Данила уже мог представить, что до утра он как-то дотянет, а через два с половиной дом наполнился теплом.
Данила налил себе чай и сел за кухонный стол против окна, за которым белым пологом укрывая лес, бесновалась метель. «Вот тебе и перезагрузка сознания, этакий финт судьбы. Таиланд, море, солнце, беззаботная жизнь – все это было в какой-то другой жизни. А здесь и сейчас – мороз за двадцать, суровый Урал, и боль горчайшей потери». Ему казалось, что за эти несколько дней он враз повзрослел и пережил столько, что потянет на опыт десятилетий.
На дворе стояла глухая ночь; пора было сделать то, ради чего он, собственно, сюда приехал. Данила прошел в материнскую спальню, мысленно попросил у матери прощения и открыл ящик ее стола. Первым, что он увидел, была толстая тетрадь, исписанная аккуратным материнским почерком. Дневник Елены Сумароковой.
* * *
Конец декабря
Москва
Гостиную освещала луна. Явившийся с того света призрак сидел рядом с Аей. Ая старалась говорить спокойно, чтобы не выдать волнения:
– Я поняла, что всех нас объединяет принадлежность к одной социальной сети. Именно там вы нас нашли, и именно там вы находили будущих клиентов агентства.
– Я знал, что об этом вы рано или поздно догадаетесь, – невозмутимо сказал Четверг. – Подозреваю, что сложнее для вас было понять, откуда у меня доступ к конфиденциальной информации пользователей? Вы предположили, что эта сеть могла принадлежать мне, и не ошиблись. Что ж, позвольте представиться – Максим Александрович Четверков, или, как меня звали в юности – Макс Четверг. Кстати, вы тоже можете меня так называть. Ну что – стоит признать, что вы неплохо справились с задачей и почти разгадали мой ребус. Как видите, все иррациональное имеет свое рациональное объяснение.
– Да, кроме одного, – усмехнулась Ая. – Вы ведь умерли? Как быть с тем, что Максим Четверков погиб пять лет назад? Кстати, позвольте заметить, что для мертвеца вы неплохо выглядите!
Четверг вдруг перегнулся через разделяющий их стол и сжал ее руку. От боли Ая едва не вскрикнула.
– Ну, убедились? Я не фантом и не призрак! – Макс резко отпустил ее, и довольно рассмеялся: – А признайтесь, моя смерть спутала ваши карты? Что, сели в лужу со своим расследованием, госпожа сыщик?
– Да, признаться, я несколько озадачилась, узнав, что пять лет назад вы погибли в Альпах, попав под снежную лавину. Но потом я подумала, что ваше необъяснимое воскрешение из мертвых выглядит чертовщиной, если предположить, что вы действительно умерли, а если… нет? В итоге я пришла к выводу, что в этой истории замешана либо мистика, либо криминал.
Четверг пожал плечами – разумно…
– Ну что ж, я открыла вам свои карты – рассказала все, как было. Вы видите, что у меня в рукавах нет припрятанных козырей. Теперь я вправе потребовать искренности и от вас.
– Дело в том, что я не играю в карты, – хмыкнул Четверг, – я предпочитаю шахматы, а в шахматах в чести интеллект, холодный ум, самообладание, и хитрость. Но раз вы ждете от меня откровений, и коли уж я обещал вам рассказать о себе, так тому и быть. Кстати, хотите
