Кристиан уже два дня не выходил из дома. Он упал и вывихнул лодыжку; продолжил работать как ни в чем не бывало, но к вечеру нога увеличилась в размерах вдвое. Врач, которого, к большому огорчению отца, пришлось вызвать, уложил его в постель, опасаясь осложнений. С тех пор юноша проводил дни, читая мистические книги, которые должны были принести ему успех и богатство.

В это утро Нина должна была сменить все постельное белье в доме. Когда она вошла в спальню родителей, Кристиан появился в дверном проеме и остановился, прислонившись к косяку.

— Ты не должен вставать, — мягко упрекнула она его. — Это приказ врача.

— Никто не запрещает этому… болтать все, что вздумается.

И, прихрамывая и постанывая, он вошел в комнату, бормоча себе под нос какие-то мелкие жалобы. Нина искоса посмотрела на него и нашла мрачным — похоже, не только от боли. Не прерывая работы, она попыталась завязать разговор, чтобы немного подбодрить его, но Кристиан стоял неподвижно, молча наблюдая за ней, пока она ходила взад и вперед по спальне.

— А ведь на самом деле идти тебе некуда, — произнес он, когда она замолчала.

— Что-что?

— Что бы ты сделала, если б тебя выгнали на улицу?

Нина застыла, сбитая с толку. Никогда еще Кристиан не был так агрессивен и самоуверен.

— Да что с тобой такое? Почему ты так со мной разговариваешь?

— Ответь на вопрос.

— Я… я не знаю. Думаю, справилась бы сама.

— Сама? Ты бы оказалась на улице, да…

Нина повернулась к нему спиной, подошла к окну и распахнула его настежь. На задах фермы до горизонта простиралась зеленая равнина. Потерянно глядя на бескрайние луга, она искала предлог, чтобы выйти из комнаты.

— Говорят, у матери тебе плохо жилось, — продолжал Кристиан, — потому тебя у нее и забрали.

Нина обернулась, дрожа от ярости.

— Это враки! Никто не отнимал меня у мамы! Она честная женщина.

— Такая же, как ты, я полагаю.

— Как и ты, я думаю!

Кристиан обошел кровать, прислонился к стойке и схватил ее за запястья. Нина вскочила и уронила простыню. Ладони у парня были влажные. От него пахло вязким, прогорклым потом хворающего мужчины. Впервые со дня знакомства она не выдержала его взгляда.

— Не знаю, что на тебя сегодня нашло, Кристиан… Лучше тебе вернуться в свою комнату.

— Не приказывай мне!

— Твоя мать вернется с минуты на минуту.

Он так сильно сдавил ей руки, что она вскрикнула от боли.

— Врешь! Я только что видел, как она уходит.

Кристиан притянул ее к себе, так что их тела соприкоснулись. Она брезгливо отвернулась.

— Нина, как только ты появилась у нас…

— Перестань!

— Не играй со мной, не забывай, кто ты и откуда… Уверен, ты и сама хочешь.

Он уткнулся лицом ей в шею. Нина почувствовала его влажный рот, жесткая щетина царапала кожу. Она рефлекторно вцепилась в его запястье и прокусила руку до крови. Он завопил и разразился ругательствами.

Она рванулась к выходу, но Кристиан одним движением перемахнул через кровать и поймал ее, зашипев от боли: вывихнутая ступня застряла в прутьях спинки. Он швырнул Нину на кровать, рухнул на нее, как на матрас, придавил всем своим весом и грубо дернул вверх юбку, которую она безуспешно пыталась натянуть на колени.

Девочка посмотрела в сторону открытого окна. Если закричать, кто-нибудь может услышать… Кристиан проследил ее взгляд и, словно прочитав мысли, поднял руку и отвесил пощечину, да такую сильную, что у нее зазвенело в голове. Вторая оплеуха пришлась в скулу, и перед глазами замелькали черные точки. Нина отпустила полы юбки, не в силах сопротивляться. Во рту появился металлический привкус крови.

Закончив, Кристиан одернул холщовую рубаху и молча встал. Нина лежала неподвижно, уставившись в отсыревший потолок. На белой простыне между ее бедрами растеклось красное пятно.

С порога он обернулся к ней и бросил:

— Тебе лучше все убрать, пока мать не вернулась. Если кому-нибудь расскажешь, мы отправим тебя в сумасшедший дом. И уж поверь, ты останешься там до конца дней.

Вечером за ужином — Кристиан предпочел поесть в своей комнате, отговорившись болью в ноге — отец внимательно взглянул на Нину и, немного поколебавшись, приложил руку к своей щеке.

— Что это ты с собой сделала?

Нина машинально повторила его жест. На ее правой щеке расплывался большой темный синяк. К счастью, губа больше не кровоточила.

— Ничего, — ответила она, опустив глаза в тарелку. — Я просто ударилась, когда заправляла кровати.

Мать, вернувшись из магазина, не могла не заметить ее состояния, но не задала ни одного вопроса. Она шумно фыркнула и процедила с издевкой:

— Она еще и неуклюжая вдобавок ко всему…

* * *

В детстве Нина усвоила из Катехизиса, что человек подвержен скверне первородного греха, и даже самые добродетельные существа виновны перед Богом, потому что каждый был частью человечества, а все человечество произошло от Адама.

В альбоме хромолитографий, одной из немногих книг, которыми она когда-либо владела, была изображена змея, обвившаяся вокруг дерева и направившая свой раздвоенный язык в сторону обнаженной Евы, целомудренно спрятавшейся за кустом. Подпись, взятая из Евангелия от Матфея, гласила: «И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого». Эта картина в ярких тонах, призванная привлечь внимание детей, долгое время приводила Нину в ужас. Ей иногда снился кошмар: она в школе, совершенно голая, как червяк, вынуждена укрываться под партой. Одноклассники улюлюкают, а учитель, который в глубине души терпеть ее не может и ругает за малейший пустяк, кричит, указывая на нее пальцем: «Бесстыжая! Признай свои грехи! Господи, помоги тем, кто без Бога!»

Хотя она не была уверена в существовании упомянутого Господа, Нина всегда жила в страхе, который в последние недели усугубили постоянные угрозы матери. В следующую субботу она пошла на исповедь. Преклонив колени в исповедальне перед благочестивым образом, испросив благословения, пересказала сцену голосом, полным ужаса, не зная, как в приличных выражениях достойно описать нападение, которому она подверглась, и даже сомневаясь, что в поведении Кристиана было что-то предосудительное или ненормальное для мужчины. В конце концов, что она знала о жизни? Только то, что происходило в животном мире!

Священник выслушал ее, прерывая лишь вздохами, напоминавшими звук прибоя. Нина умолчала лишь про унизительную сцену, когда ей пришлось в отчаянии отстирывать кровь с простыни, чтобы успеть до возвращения матери. Когда она закончила, мужчина за перегородкой долго молчал. Нина ждала, что он объявит: «Оба будете гореть в адском огне за такой великий грех!» — но вместо сакраментальной фразы священник прошептал усталым голосом:

— Соблазн плоти — враг опаснее