На ней было модное платьице, подпоясанное под грудью, и поверх серая домотканая шерстяная накидка с каймой, какие носили небогатые рижские мещанки. Они переняли этот наряд у латышек из предместий — недорого, тепло, служит долго, летом годится для ребенка вместо одеяльца. А если угодно щеголять — добывай себе турецкую шаль с таким причудливым узором, что ни одна вышивальщица не повторит. Большая Дуняшкина коса не помещалась в маленький кокетливый чепчик и спускалась по спине поверх накидки. Едва взглянув на нее, можно было сказать — тут большого приданого не жди. Стало быть, красавчик кавалер жениться и не собирался.

Терентий встал неподалеку, ожидая, пока эта парочка распрощается. Он хотел задать девушке несколько вопросов, и главный из них: есть ли у Маврушки убежище, куда она могла привести на ночь избранника? Какая-нибудь нищая родня, готовая предоставить кров за небольшое вознаграждение? Какой-нибудь трактир, с хозяином которого у нее подозрительная дружба? Да хоть богадельня! Чем чердак богадельни хуже любого другого чердака?

Если бы удалось узнать, что это за место, был бы знатный козырь в объяснении с Косолапым Жанно! Терентий сказал бы, что вся Рига знает про сей притон разврата, один господин начальник канцелярии ничего не знает!

Видимо, кавалер уж очень решительно пошел на приступ. Дуняшка так стремительно исчезла за калиткой, что Терентий только рот разинул. И тут же затрещали, застрекотали секунды.

Кавалер, усмехнувшись, пожал плечами. При этом он глядел победителем. Он прошел мимо Терентия той неторопливой, несколько разболтанной походкой, которая позволяет встречным оценить все достоинства наряда. А наряд был такой, что Терентий недовольно фыркнул.

Кучер считал себя зрелым мужчиной и из принципа не одобрял новых мод. Когда его еще мальчиком взяли в голицынский особняк сперва казачком, потом форейтором, наконец, начали учить кучерскому ремеслу, мужской гардероб состоял из кафтана, камзола, коротких кюлот, чулок и туфель. Сапоги приличный человек обувал редко — они принадлежали к военной форме. Кафтану надлежало быть расстегнутым, чтобы всем была видна дорогая ткань камзола, камзол тоже нужно было уметь правильно застегнуть — не на все пуговицы, а на несколько посередке, чтобы последняя приходилась как раз под животом, и от нее уж полы камзола немного разбегались в стороны. Это, с точки зрения Терентия, было красиво — подчеркивало сытость и дородство кавалера. А теперешние молодые господа носили пресмешные штаны, начинавшиеся выше талии, свободные в ляжках, но сужавшиеся к колену и совсем тесно облегавшие икры. Эти штаны были заправлены в сапожки с изящно вырезанным верхом. Фрак же спереди до талии не доходил, а завершался в полувершке от верхнего края штанов, так что виднелась полоска короткого жилета. Кроме того, этот двубортный фрак полагалось застегивать на все пуговицы — у кавалера, который увивался за Дуняшкой, их имелось четыре пары, светлых и сверкающих, как бляхи парадной сбруи княжеской упряжки. Василькового цвета фрак, серые штаны, черные лаковые сапожки — далеко было этому обмундированию до сверкающих галуном кафтанов былых времен. И жилет! Им бы похвалиться — а он виден лишь снизу, сверху шея кавалера обмотана каким-то шелковым платком до самых ушей.

К тому же кавалер был одет чересчур модно для патриархальной Риги. Такую диковинную элегантность можно было встретить разве что в столице; появлялась она и на московских гуляньях; однако рижане до сих пор предпочитали старые добрые кафтаны и фраки, как при покойной государыне.

Терентий проводил кавалера взглядом — хотел запомнить подробности, чтобы обсудить их в «высшем свете» голицынской дворни, когда его туда снова пригласят. Кавалер же встал на углу, дожидаясь, чтобы к нему подкатил экипаж, и это было совсем близко к Терентию.

Дверцы наемного экипажа отворились, кавалер подал руку и помог выйти даме. При этом он по-французски называл ее госпожой графиней.

Терентий знал сколько-то французских слов. И как не знать, когда служишь самому князю Голицыну! Однако понять, о чем расспрашивала эта немолодая дама красавчика кавалера, он не мог. Он предложил ей руку, и они прошлись по Родниковой взад-вперед. Прохожие сторонились, давая им дорогу. Каким-то образом они понимали, что дама — не из простых.

Эти двое были странной парой — словно маменька с сыночком. Дама, ростом кавалеру по плечо, тоже была одета модно, куталась в шелковую шаль с кистями, а на голове у нее была странная на Терентьев взгляд шляпа — крошечная, с большим пушистым пером, спускавшимся на плечо. Завитые локоны, по два с каждой стороны, спускались на щеки — и эти локоны отливали серебром. Дама не скрывала своей седины. А ведь так, казалось бы, просто — приколоть фальшивые вороные букольки!

Маленькая, тощенькая, с продолговатым лицом, с довольно большим ртом, эта дама не должна была бы нравиться — однако, отвечая на какой-то вопрос, она улыбнулась кавалеру — и Терентий понял, что соблазн сидит в ней, переполняет ее, и до самой смерти ее не покинет. Но сам бы он этому соблазну не поддался — в походке дамы, в ее жестах, в губах и взглядах было чересчур много какой-то сомнительной суеты.

Да и возраст — седина, допустим, бывает ранняя, а лицо точно немолодое, лицу — за сорок. Терентий же считал себя бравым мужчиной, которого женщины старше двадцати пяти не должны интересовать. Довольно было уже того, что жена старше его на три года. Больше старух он знать и видеть рядом с собой не желал.

Вдруг его осенило: да это же и есть та графиня де Гаше, которая норовила нанять госпожу Дивову якобы в горничные, а на деле — срамно сказать на какую должность. Терентий уставился на даму во все глаза — вот как выглядит, оказывается, богатая содержательница борделя! Кавалер же, что-то ей втолковывая, показывает именно на тот дом, где поселились обнищавшие Дивовы. Эк оно все складно получается — да только что пользы? К той речи, что Терентий готовил для Косолапого Жанно, эту чертову графиню не пришьешь.

Графиня меж тем стала спорить со своим спутником, указывая крошечной ручкой на хороший и крепкий дом напротив, не чета развалюхе, приютившей Дивовых. Не дожидаясь конца их спора, Терентий двинулся прочь. Он был крепко недоволен — ничего полезного не узнал. А если сведений нет, то что нужно сделать? Нужно их сочинить.

Он исхитрился встретить Косолапого Жанно, когда тот шел из канцелярии к себе в башню за скрипкой. Скучающая княгиня опять желала музыки.

— А я вот вам дровишек несу, — сказал Терентий. — Истопник-то немец по этакой лестнице с мешком не полезет, а я вон лезу. Что б вы без меня делали… И правды-то вам бы никто не сказал!

— И впрямь, пора уж затопить печку, — отвечал Косолапый Жанно. В башне, как во всяком древнем каменном строении, был камин, но, поскольку башню поделили надвое и камин остался в другой половине, то в комнате канцелярского начальника сложили печку, и сложили не очень удачно — грела она плохо. А меж тем осень и все ветра, овевавшие башню Святого Духа, выстужали ее основательно. Следовало ожидать, что зимой в ней вообще будет холоднее, чем во дворе замка, где хоть ветры не гуляют.

— А правда такова, что есть же на свете поганые девки. Душа горит, не могу молчать! — воскликнул Терентий, тащась с мешком вслед за неторопливым Косолапым Жанно. — Эти стервы не с одним грешат — оно бы еще полбеды! А у них на каждый день недели — по кавалеру! И место, куда они кавалеров своих водят, не пустует! Это я доподлинно знаю!