Я смотрю скинхеду прямо в глаза. Он не мигает.

– Ты настолько тупой, что тебе даже на пальцах объяснять сложно, – грустно говорю я, повысив голос. – На любой вопрос в ответ два слова: «зиг хайль», остальное не колышет. Ты удосужился поинтересоваться переводом слова «хач»? Так вот, на армянском это «крест». Я не удивлён, отчего ваш национализм в такой заднице: весь стиль поведения – сплошной клубок противоречий. Ты думаешь, быть патриотом – это типа обрить башку, прицепить свастику, порвать на груди рубашку с воплем «Слава России!» – и идти домой кваску попить? Сколько ни мочи «чёрных» по переулкам, к вам меньше гастарбайтеров на расчистку улиц не приедет. Хочешь другой вариант? Сходи на выборы, избери новое правительство, пусть они примут законы против иммиграции, бога душу мать. На моей памяти ещё никто не перевернул мир, врезав в подворотне дворнику кастетом в ухо.

Чеченец, поправляя белую шапочку, довольно улыбается.

– Правильно, брат, – смеётся он. – И знаешь, вот ещё что этому ишаку скажи…

Я перевожу взгляд. Улыбка застывает у него на лице.

– Для тебя я не брат, а Эли Ажалла[10], – я выговариваю слова чётко, словно чеканю монеты. – И с чего ты взял, что я на твоей стороне? Напротив, я фигею с вашей простоты. Вам у себя жрать нечего, работы нет. Вы толпами приезжаете туда, где жизнь лучше. Пытаетесь установить свои порядки: и по ходу недовольны, что вашим бабам не разрешают носить хиджабы, а вам не дают резать на улице баранов? Чувак, в запасе всегда есть лучший способ справиться с расизмом и свинским отношением к себе: остаться дома. Все будут тебя любить, и никто не скажет – «вали отсюда». Неужели это так сложно?

Чеченец сникает. Чувствуется, он бы и рад мне ответить. Но, в отличие от скинхеда, парень инстинктивно понимает – это плохо закончится. Зато у наци в момент улыбка до ушей. Нет, люди всё же редкий примитив. Не удивлюсь, если творец жизни (ну, то есть Мастер) собирался оставить их амёбами, но те по недосмотру мутировали в крупных существ – увы, с полным отсутствием мозга. Стало быть, имеют двигательные функции, могут дышать, плавать, есть и испражняться, а вот с сообразительностью проблемы. Испанские конкистадоры искренне думали: перебьют всех индейцев, так им Бог за это скажет спасибо, дескать, грохнули легион нехристей, освободили землю от грешников. В результате на Кубу и кучу других островов, где вымерли индейцы, пришлось завозить рабов-африканцев – некому стало вкалывать на плантациях. Негры из Зимбабве как выгнали белых колонистов, так теперь с голоду пухнут, даже пшеницу растить не умеют. Думаете, на Земле что-то изменится? Никогда. Скажу одно-единственное слово – fuck.

Сто тысяч пятьсот миллиардов раз fuck.

Fuck Евросоюз с их долбаной политкорректностью. Меня давно тошнит от угодливой патоки, включая отказ праздновать Рождество в фирмах Британии: вдруг это оскорбит приезжих. Весьма скоро британцы почувствуют себя иммигрантами в своей стране.

Fuck нацистов с их вечными разборками с приезжими. По опыту Древнего Рима можно понять, что без гастарбайтеров никак не обойдёшься, если в стране хорошие зарплаты. А чистить тротуары и продавать шаурму за жалованье в две копейки местные не захотят.

Fuck приезжих вместе с неизменными баранами и восточным хамством.

Fuck либеральных реформаторов, от чьих реформ население дохнет быстрее войны.

Fuck ура-патриотов, мечтающих перевешать либералов на столбах. Да они тут словно сговорились, чтобы я увязал в работе круглосуточно, без единой секунды отдыха. Забавно, но не могу даже пожелать им убить себя об стену – ведь затем мне всех, образно выражаясь, и хоронить. А может, я сам умер? И сие, как говорил Сиддхатха Гаутама, моя вторая жизнь, в наказание за плохую карму? Да ладно. Fuck эту точку зрения.

И fuck двух придурков в конференц-зале. Чего ради я расхлёбываю их кашу?

– Мне пофиг, как ты себе воображал небытие – Хачлендом или Гроссдойчесрайхом[11], – обращаюсь я к скинхеду и сразу «подрезаю» помрачневшего чеченца. – Да и ты, как мы наблюдаем, не возлежишь в садах райских среди гурий. Добро пожаловать в СССП – сумасшедший союз сволочных привидений. Кажется, ещё в первую нашу встречу я подробно разжевал вам краткие принципы работы в загробном мире. От вас, товарищи косари, требуется сбор душ, а не битьё ваших призрачных морд в офисе. Что вы собираетесь делить? Ты не наци, а ряженый, – больше кайфуешь от прикида, чем от идеологии. А ты такой же исламист, как я английская королева. Глянем твой посмертный анализ? Наверняка кровь содержит как минимум бутылку водки.

Оба жутко смущаются. Нет, ей-богу, тут и убийцы походят на детей.

– Я даже приказывать вам ничего не буду, хоть это и в моей власти, – подвожу я черту под разговором. – Вы не на каторге. Желаете работать вместе со Смертью и продолжать бытие в призрачном мире? Такой почёт ещё надо заслужить. У вас в запасе сорок дней, и если вы не попадёте к этому времени на доску «Косарь месяца» – по лучшему сбору и трансферу в Бездну мёртвых душ, – то сами упокоитесь в Бездне. Надеюсь, всё ясно?

Призраки дружно кивают, как братья-близнецы.

– Отлично, а сейчас исчезните, растворившись бесследно во тьме ночной.

Они стоят, не двигаясь, и таращатся на меня в упор. Закатываю глаза к потолку.

– Я так и думал. Вот конкретный перевод: ВАЛИТЕ ОТСЮДА НА ХРЕН.

…В опустевшем кабинете я минут двадцать бесцельно перебираю сувенирные статуэтки божков на столе. Сет, Кали, Супай – разные народы видят меня по-своему. Мне нужен релакс – настроение испорчено. Поеду-ка я домой, проведу некоторое время в грёзах и рассуждениях. Это поможет восстановить утраченные силы.

Через два часа я держусь за поручень в замёрзшем троллейбусе.

На этот раз я принял самый зловещий облик – штамп из фильма ужасов. Пусть видят меня таким, каким себе представляют. Моё лицо светится мертвенной бледностью (ну да, «бледный как Смерть», – вы ведь именно так говорите?), на голове – чёрный бархатный берет, вокруг шеи – чёрное же кружевное жабо, за спиной – плащ, на ногах – сапоги со шпорами. Никто не реагирует, питерцев трудно удивить. Вероятно, они принимают меня за актёра, уволенного с постановки Гамлета за частые пьянки. Лишь две старушки на передних сиденьях механически крестятся. Что ж, и то хлеб. Кондуктор-узбечка, скользнув по мне сонным взглядом, не спрашивает билет. Окна покрывает иней, троллейбус еле-еле движется. Пробки. Я постепенно закипаю, как чайник.

– Граждане пассажиры, – начинаю я нараспев. – Простите, что обращаюсь к вам. Сами мы не местные, родились в доисторическом времени. Замри, толстяк, жующий сэндвич с блядским беконом, – ты в двух шагах от инфаркта. Вы, бабушки, преставитесь мирно – явно от старости, и у меня к вам нет претензий – слава мирозданию, обеим по восемьдесят лет. Ты, девушка… Да-да, ты, в коротком полушубочке, – ага, погибнешь глупо: захлебнёшься в Египте, отмечая Новый год в бассейне. Вау… водитель троллейбуса отравится водкой… Вы отдыхать иначе умеете, кроме как квасить? Ты, чувак в китайской куртке, покончишь с собой – весь мир против тебя, а ещё тебе кредит отдавать нечем. Эй, а ты чего? Я тебе говорю, мужичок лет тридцати в костюмчике, и не надо прятаться среди поручней. Думаешь, я не в курсе, кто ты? Менеджер среднего звена, пашешь на карьеру круглые сутки – поприветствуй свою опухоль в мозгу. Вы знаете, в чём прикол? По сути, я еду в троллейбусе с мертвецами. И вы думаете, у вас полно времени. А я знаю, что его нет.