Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще раз обращу внимание на то, что Павсаний был родом из Орестиды, которая, как и Линкестида, раньше управлялась родовыми князьями. И не случайно первыми, на кого пало подозрение, были именно представители высшей македонской аристократии из этих в прошлом независимых княжеств. И, наконец, у Арриана мы находим момент, где Александр, отвечая на письмо Царя царей, прямо называет персов виновниками смерти отца: «Отец мой умер от руки заговорщиков, которых сплотили вы, о чем хвастаетесь всем в своих письмах». Что ж, такая версия тоже имеет право быть, персидское золото могло подкупить как македонских аристократов, так и греческих демократов. И потому, подводя итог всему изложенному, можно сделать такой вывод – мы никогда не узнаем, кто же направил руку Павсания и был главным вдохновителем убийства. А строить всякие версии и предположения, выдавая их за истину в последней инстанции, мне просто не хочется, этого добра и в других книгах хватает, кому интересно, могут почитать.
* * *
После смерти Филиппа при македонском дворе произошла самая настоящая резня. Первым делом Олимпиада расправилась со своей ненавистной молодой соперницей: сначала на глазах Клеопатры убили ее дочь, а затем повесили и ее саму. Царица лично присутствовала при этом убийстве, утоляя свою жажду мести, и впоследствии из-за этого произошла ее ссора с Александром – молодой царь был возмущен таким неоправданным зверством. Зато сам он со своими врагами расправился не менее жестоко. Самыми первыми по подозрению в убийстве были схвачены два князя области Линкестиды – Геромен и Аррабей, их казнили перед могильным курганом Филиппа как главных подозреваемых. А вот третий их брат, Александр, повел себя совершенно неожиданно – в полном вооружении он явился к сыну Олимпиады и одним из первых признал его царем. Александр это запомнил и в дальнейшем при каждом удобном случае продвигал Линкестийца наверх – тот быстро дослужился до командира фессалийской конницы, а пост этот в армии был один из важнейших. Но скорее всего не сам потомок гордых и независимых князей до подобного решения дошел, а надоумил его любимый тесть – ближайший соратник Филиппа, Антипатр. И потому до поры до времени Александру Линкестийцу жаловаться на жизнь не приходилось. А вот следующей жертвой молодого царя стал его брат по отцу – Каран, другого же брата, Арридея, рожденного от танцовщицы и страдавшего слабоумием, Александр пощадил, не видя в нем опасного конкурента. Зато его двоюродный брат Аминта, сын царя Пердикки III, тоже не избежал печальной участи, конкурентов по царскому приказу резали одного за другим. Хотя если мы оглянемся назад, то увидим, что и Филипп, взойдя на трон, делал то же самое – таковы были кровавые традиции македонского двора. В этих сложных обстоятельствах Александр действует очень быстро – не успела высохнуть кровь на каменных плитах царского дворца, как по его приказу собирается народное собрание – и новый царь обращается к народу. Судя по всему, смысл его речи свелся к тому, что царь новый, но политический курс останется прежним, ему просто необходимо успокоить народ и избежать возможных волнений. Молодой человек прекрасно помнит, что он македонец только наполовину, понимает, что борьба за власть в самом разгаре и любая ошибка может стоить ему жизни. Главное здесь – расположить к себе македонцев, и это ему блестяще удается: «Македонян он освободил от всех государственных повинностей, кроме военной службы; этим поступком он заслужил такое расположение со стороны всех окружающих, что стали говорить: на престоле сменился человек, но доблесть царская осталась неизменной» (Юстин).
Но главной проблемой для молодого царя оказался Аттал, дядя погибшей молодой царицы. И опасен он был не сам по себе, а тем, что под его командованием были войска, среди которых он пользовался популярностью. Да и какую позицию займет Парменион, пока было непонятно, старый полководец демонстрировать свою лояльность не спешил. Поэтому, понимая, что Азиатский корпус при желании может очень сильно осложнить ему жизнь, Александр принял меры – и один из его друзей, Гекатей, отправился с отборным отрядом в Малую Азию, имея приказ доставить Аттала в Македонию живым или мертвым. Живым не получилось, но и так обошлось, а Пармениону, судя по всему, удалось успокоить взбудораженные войска и доказать свою преданность новому режиму. Вряд ли такая операция прошла бы успешно без его участия, в дальнейшем Парменион всегда пользовался полным доверием своего царя, но – до определенного момента. В конечном итоге Александр власть захватил и удержал – хотя вряд ли такое было бы возможно без поддержки армии и помощи Антипатра, одного из полководцев Филиппа. Антипатр поставил на молодого царевича – и выиграл, получив от последнего почет и уважение. И теперь и македонцы, и окружающие народы замерли в ожидании – чего, собственно, ждать от нового царя и каковы будут его дальнейшие действия. А кое-кто всерьез задумался – а не воспользоваться ли македонской смутой, чтобы сбросить тяжелую руку ее правителей?
* * *
К западу от города Фессалоники расположена деревня Вергина, в древности Эги, знаменитая тем, что там находятся гробницы македонских царей, и Филиппа II в частности. Когда они были раскопаны в 1974 г., то оказалось, что они не только хорошо сохранились, но и были не разграблены. Кроме Филиппа там захоронена Олимпиада, его внук, сын Александра Великого, а также жена Завоевателя, Роксана. В настоящее время под погребальным курганом находится великолепный музей, где выставлены вещи, найденные в гробницах. А вот примерно в 2 км от Вергины, в местечке под названием Палатица, находится то, что осталось от дворца македонских царей. И совсем рядом расположен театр, тот самый, куда смело вошел македонский царь Филипп II и где принял смерть от меча своего телохранителя.
Устроив более-менее внутренние дела Македонии, Александр решил заняться делами внешнеполитическими. Очень хорошо прокомментировал сложившуюся ситуацию в Греции Плутарх: «Филипп только перевернул и смешал там все, оставив страну в великом разброде и волнении, вызванном непривычным порядком вещей». Первыми, с кем договорился молодой македонский царь, были фессалийцы и амбракиоты. С Фессалией македонцев связывали особые отношения, многие из местной аристократии служили в царской армии. А вот с собственно Элладой было сложнее, поэтому, исходя из сложившейся ситуации, Александр выступил с войском на Пелопоннес. Демонстрация силы должна была остудить те горячие головы, которые, пользуясь смертью Филиппа II, решили, что могут взять реванш за поражение у Херонеи. По утверждению Арриана, «были кое-какие волнения и в Афинах» и царь решил задавить недовольство в самом зародыше. Прибыв в Беотию и демонстративно расположившись лагерем у стен Фив, Александр быстро привел в чувство поборников греческой независимости – даже неистовый Демосфен был вынужден замолчать. Молниеносные и решительные действия Александра настолько перепугали тех, кто раньше относился к нему пренебрежительно, что афиняне стали запасаться продовольствием и чинить городские стены, а в македонский лагерь отправили посольство с извинениями, что замедлили с вручением царю гегемонии. И что самое интересное, в состав посольства включили Демосфена – то ли чтобы немного царя позлить, то ли чтобы дать ему шанс избавиться от неугомонного оратора. Скорее всего последнее, потому что поборник демократических ценностей почуял неладное и удрал с полдороги. Однако Александр принял послов дружелюбно, обнадежил, что зла на них не таит, и когда были подтверждены прежние договоренности с Филиппом, отпустил с миром. Затем снялся с лагеря и, быстро прибыв в Коринф, собрал там общеэллинское собрание, к которому обратился с просьбой вручить ему командование в войне с Персией. Свое пожелание он обосновал тем, что до этого командующим был его отец, а он является его наследником и преемником. Естественно, что в просьбе ему отказано не было, лишь спартанцы, живущие в мире иллюзий и воспоминаний о собственном величии, уперлись и ответили ему: «что им от отцов завещано не идти следом за другими, а быть предводителями» (Арриан). По большому счету, Александру было на их мнение наплевать, он и без спартанцев мог обойтись. Быстро разобравшись с греческими делами, царь вернулся в Македонию.