* * *

«Однако неприятности в царской семье, вызванные браками и любовными похождениями Филиппа, перешагнули за пределы женской половины его дома и стали влиять на положение дел в государстве; это порождало многочисленные жалобы и жестокие раздоры, которые усугублялись тяжестью нрава ревнивой и скорой на гнев Олимпиады, постоянно восстанавливавшей Александра против отца» (Плутарх). Но самое примечательное, что значительную часть вины за происшедшее в семье несет и сама Миртала – Олимпиада. Когда однажды македонский царь явился исполнить свой супружеский долг и переступил порог спальни, то он был шокирован открывшимся перед ним зрелищем – рядом с женой на простыне лежала громадная змея. Филиппу не было дела ни до поклонения Дионису, ни до культа Кабиров, поскольку его это напрямую не касалось, но он, очевидно, испытал страшное отвращение к тому, что увидел. Осознать, что эти отвратительные ритуалы творятся у тебя дома, да еще в собственной спальне, было очень неприятным открытием. И его реакция на происшедшее была вполне нормальной и предсказуемой – дорогу на женскую половину он забыл. Возможно, ситуацию со временем и удалось бы стабилизировать, но тут вновь Олимпиада сделала глупость – то, что она усиленно распространяла слухи о божественном происхождении своего сына, теперь сыграло против нее. Повсюду утверждая, что Александр – не сын Филиппа, а Зевса, она помимо своей воли заронила в душу царя подозрение в супружеской неверности, ну а ходившая по македонскому двору байка о том, что Филипп лишился глаза, когда наблюдал, как его жена отдается богу, была обидна царю как мужчине. И дело кончилось тем, что его жена стала вызывать у него все большую неприязнь, которая со временем все усиливалась. Ситуация была накалена до предела и тут грянул гром – царь соизволил в очередной раз жениться. Мало того, что Филипп для невесты был староват и годился ей в отцы – поползли слухи, что ребенок от этого брака сможет занять македонский престол в обход Александра. Дело в том, что невеста царя, Клеопатра, была представительницей старой македонской знати, и если бы у царя родился сын, то он был бы чистокровный македонец, а Александр всегда помнил, что он – наполовину молосс. Поэтому враждебность царевича к предстоящей свадьбе понять нетрудно – а мать всячески подогревала его настроения. И в итоге на свадьбе произошел взрыв, все, что долго копилось у всех участников конфликта, вырвалось наружу.

«Аттал, дядя невесты, опьянев во время пиршества, стал призывать македонян молить богов, чтобы у Филиппа и Клеопатры родился законный наследник престола. Взбешенный этим Александр вскричал: «Так что же, негодяй, я по-твоему незаконнорожденный, что ли?» – и швырнул в Аттала чашу. Филипп бросился на сына, обнажив меч, но, по счастью для обоих, гнев и вино сделали свое дело: царь споткнулся и упал. Александр, издеваясь над отцом, сказал: «Смотрите, люди! Этот человек, который собирается переправиться из Европы в Азию, растянулся, переправляясь от ложа к ложу» (Плутарх). Но дело на этом не закончилось, и пока все не отошли от пьяного угара, Александр, прикинув возможные варианты развития событий, быстренько забрал свою матушку и рванул к ней на родину – в Эпир. Оставив ее под присмотром брата Александра Эпирского, сам он ушел в Иллирию, к царю Плеврату, который являлся врагом Филиппа. За власть Александр собирался драться до конца, даже со своим отцом. А вот царь Македонии оказался действительно в дурацком положении – его сын и наследник, надежда и опора примкнул к его врагам, а это ставило под угрозу весь тщательно подготовленный поход в Азию. Стоит царю уйти с войском – и что помешает Александру объявиться в Македонии, но уже не как наследнику, а как царю? А если с Филиппом что-то случится, то кто примет власть над страной? Детей у царя много, и даже племянник имеется, только о том, как управлять и что делать со страной, они понятие имеют довольно смутное, а этот уже – готовый правитель, спасибо Аристотелю.

И как ни крути, а Филиппу пришлось идти со своей родней на мировую. «С отцом, который звал его обратно, Александр примирился неохотно и вернулся против своей воли, уступив только просьбам родственников» (Юстин). И возникает вопрос – это каких, собственно, родственников и что за интерес им был мирить Александра с отцом? А этим родственником мог быть только один человек – Александр Эпирский, дядя царевича, и интерес его назывался Клеопатра, дочь Филиппа. Мало того, что царь Эпира был обязан Филиппу троном, он теперь становился еще и его зятем, а это уже несколько другие отношения. Правда, Плутарх приводит несколько иную версию развития событий: «В это время коринфянин Демарат, связанный с царским домом узами гостеприимства и пользовавшийся поэтому правом свободно говорить с царем, приехал к Филиппу. После первых приветствий и обмена любезностями Филипп спросил его, как ладят между собою греки. «Что и говорить, Филипп, кому как не тебе заботиться о Греции, – отвечал Демарат, – тебе, который в свой собственный дом внес распрю и беды!» Эти слова заставили Филиппа одуматься, и он послал за Александром, уговорив его, через посредничество Демарата, вернуться домой». Скорее всего обе эти версии имели место быть, так как одна другой не противоречат, а в итоге все царское семейство вновь собралось в Македонии. Филипп затеял грандиозные торжества по случаю свадебной церемонии своей дочери и царя Эпира, а затем планировал выступить в поход против персов. Македонский корпус под командованием Пармениона и Аттала, дяди царицы Клеопатры, уже высадился в Малой Азии и вступил в бой против войск Царя царей. Время поджимало, но Филипп твердо решил сначала провести торжественное мероприятие, которое он планировал превратить в большое политическое шоу, и лишь потом идти на войну. Свадьба состоялась, а вот в поход царь Македонии так и не выступил – боги распорядились иначе.

«Бык увенчан цветами, и близок тот, кто его заколет» (Диодор) – такое предсказание было дано Филиппу прорицателями накануне его смерти. Естественно, царь истолковал его так, как было выгодно ему, подразумевая под жертвенным быком Персидскую державу, и даже на миг не допуская, что этим быком является он сам. Македонское царство его стараниями находилось на вершине могущества, а он сам на вершине славы и успеха. Филипп достиг всего, к чему стремился, и теперь приступал к осуществлению главного дела своей жизни, как он его понимал: походу на Восток. Приготовления закончены, войско под командованием Аттала и Пармениона ведет боевые действия в Малой Азии, и, как закончится свадьба дочери, он присоединится к ним со всей армией. Он и свадьбу-то затеял, чтобы во время своего отсутствия было кому прикрыть с запада рубежи его державы, здесь надежный родственник мог бы очень помочь. Исходя из свидетельств античных авторов, видно, что свадьба была грандиозной, гости съехались со всей Греции в невиданном количестве, но Филипп не был бы Филиппом, если бы не вложил во все политический подтекст. «Он решил предстать перед греками как человек любезный и соответствующий присвоенному отличию, – верховному главнокомандованию, с соответствующим случаю гостеприимством» (Диодор). Саму свадьбу он объединил с торжественными жертвоприношениями олимпийским богам, примешав ко всему и религиозный оттенок, а также еще решил устроить роскошные состязания в честь муз, чем привлек еще больше гостей. «Так большое число людей собрались вместе со всех сторон на праздник, игры и бракосочетание, которые отмечались в Эгах в Македонии» (Диодор). Получается так: не хочешь на свадьбу – приезжай и почти богов, если безбожник – гуляй на свадьбе, а если ни туда ни сюда, то иди и насладись состязаниями. Все авторы подчеркивают огромное количество народа, съехавшегося в Эги, эти торжества должны были стать своеобразным триумфом Филиппа. Македонский царь гулять любил и умел, и поэтому можно представить, что творилось в древней македонской столице. На следующее утро были назначены игры, и еще не отошедшие от обильных возлияний гости затемно потянулись в театр, где должны были проходить состязания. Торжественное шествие в честь открытия началось с восходом солнца, и вновь Филипп решил всех поразить своим размахом. И здесь Диодор приводит один интересный момент, на который стоит обратить внимание. «Наряду со всякого рода выставленными богатствами Филипп включил в процессию статуи двенадцати богов, выполненных с большим искусством и блестяще украшенных, вызванных показать богатство и привести зрителя в трепет, а вместе с ними была пронесена тринадцатая статуя самого Филиппа, изображающая его богом, так что царь самолично возвел себя на престол среди двенадцати богов». Ничего не напоминает? Правильно, его сын тоже объявит себя богом, только произойдет это не в Греции, где на такое деяние посмотрели бы довольно косо, а в Египте, там подобные действия в порядке вещей. Значит, можно сказать и так, что, объявляя себя богом, Александр новатором в этом не был, лавры первооткрывателя и здесь принадлежали его отцу. Другое дело, что македонский царевич это заметил и сумел оценить по достоинству, в дальнейшем взяв на вооружение. А вот что планировал дальше со своей божественностью делать Филипп, так и осталось неизвестным, ибо побыть богом ему было суждено совсем немного времени.