– Посмотри-ка, Виллац, что там делается внизу? – говорит старый Кольдевин во время прогулки.

Поручик уже давно заметил, что какие-то люди взобрались на крышу старой церкви. Он знает, что это значило, но делает вид, что ничего не замечает.

– Они, должно быть, снимают крышу, – отвечает он.

– Зачем? Разве церковь продана? Пойдем, спросим.

– Для вас далеко, дорогой друг.

– Вовсе нет. Пойдем, спросим.

Они пошли к церкви, и старый Кольдевин получил ответ на свой вопрос: король, этот Тобиас Хольменгро из Уттерлея, купил церковь и теперь приказал срыть ее до основания. За работу принялось десять человек. Мало-помалу Кольдевин узнал, что господин Хольменгро намеревается выстроить себе дом на месте старой церкви. На западном берегу уже роют землю для фундамента набережной.

– Смотрите, сколько там народу…

Старик Кольдевин повернул обратно в поместье, но шел медленнее.

– Ты был прав, Виллац, туда дальше, чем я думал, – сказал он, взяв поручика под руку. – Да, правда, много простора в Сегельфоссе.

На пригорке они встретили Хольменгро, Он вежливо поклонился и поблагодарил за завтрак и гостеприимство. Он извинился за свое позднее появление вчера и сказал, что консул был необыкновенно любезен и проходил с ним всю ночь.

Поручик с удивлением заметил, что Хольменгро был худой и жилистый человек, когда не накутывал на себя несколько шарфов. Ему пришлось представить гостей друг другу» но он сделал это в коротких словах.

– Да, да, большие земли в Сегельфоссе, – сказал старый Кольдевин, останавливаясь, чтобы перевести дух.– А там у тебя подрастает хороший молодой лесок; маленький Виллац будет богатым человеком. Он тебе останется благодарен впоследствии; ну, теперь пойду почитать немного к себе в комнату, я всегда читаю до обеда.

– Во-первых, – начал консул, – я должен передать тебе его благодарность за завтрак.

– Он уже выразил ее лично, – ответил поручик.

– А извинился за вчерашнее? Сказал, почему явился так поздно? Удивительно умный человек этот Хольменгро, – гений! У него человек двадцать рабочих, он им платит до талера в день, а это – деньги, думает Хольменгро, надо извлечь из них пользу! Таким образом, он употребляет ночь, чтобы сделать покупку и осмотреть участок, а в шесть часов они у него уже за работой. Как тебе это кажется! Ни одной минуты не теряется.

– Такая настойчивость почти незнакома мне, – ответил поручик.– Лучше я уж, по примеру покойного отца стану искать клад деда, – прибавил он и улыбнулся.

– Я не знаю, привела ли его настойчивость к чему-нибудь, – сказал консул.– Ну, об этом можешь судить сам. Вот условие.

Поручик не читает его; он стоит и держит его в руках.

– Главное, чтобы фру Адельгейд одобрила дело.

– Фру Адельгейд довольна.

– Я говорил с твоим отцом. Он, очевидно, подозревает кое-что. Он ушел к себе в комнату, глубоко задумавшись.

– Ты не хочешь прочесть условие?

– Потом. Благодарю тебя за большую услугу. Фредерик Кольдевин с минуту молчит и потом говорит:

– Удивительно!

– Что? Извини, милый Фредерик, если я сказал что-нибудь…

– Удивительно, что для тебя главное, чтобы фру Адельгейд одобрила продажу.

Мне хочется сказать тебе кое-что по поводу вчерашнего, да и сегодняшнего. Так можете рассуждать о продаже ты да мой отец, а мне просто хотелось в свое время употребить другие приемы. Ты не гонишься за деньгами, ты всегда твердо стоял на ногах, ты мог всегда тратить деньги, а мне приходилось их зарабатывать. Понимаешь, Виллац, зарабатывать?

– И я часто нуждался в деньгах, – сказал поручик.

– Ты? Не может быть?!

– У меня были большие траты.

– А разве у тебя нет также тайных источников, которыми ты можешь пользоваться, разве у тебя под землей нет неистощимых богатств?

– Да, если бы они были!

– Они были у отца.

– Да? Ну, а у меня их теперь нет. Ты говоришь, у отца были? Меня самого часто удивляло, откуда у него что берется.

– Я теперь скажу тебе это в ответ и еще кое-что прибавлю: он их получал от меня.

Поручик не поверил своим ушам, и лицо его выразило недоумение.

– Да, он получал их через меня в течение половины человеческого века. Без того он бы обанкротился.

Молчание.

Оба несколько минут сидят, погруженные в мысли.

– Прошу тебя не давать ложного толкования тому, что я открыл тебе. Я это сказал тебе, чтобы несколько подняться в твоих глазах. И я вижу, каким почетом окружен мой отец, настоящий земельный король, но теперь это уже умерло. Это отошло в давно прошедшие времена. Время опередило.

– Да, время опередило нас, – задумчиво говорит поручик.

– Я, само собой разумеется, не говорю о тебе. Тут были другие резервы.

– Которые он использовал?

– Которые он не использовал. Как я говорил вчера: многое остается в большом поместье, когда даже война коснется его. Использовал?

Консул смеется, чтобы одобрить друга, или почему другому.

– Что, если я, например, купил реку?

– Реку?

– Половину реки, половину водопада, половину горного озера, – я тоже показался бы тебе чудаком, покупающим все воду да воду. Сколько тебе за нее?

Поручик улыбнулся.

– Я это сказал не шутя. Половину реки с водопадом и горным озером.

– Бери реку, если хочешь. Она твоя.

– Я продал ее сегодня ночью.

– Да? Как ты разбогател от того!

– Погоди. Чтобы знать, какую сделку я устроил, я прежде должен знать твою цену. Назначь пену за землю. Он не скуп; он сказал, что ни в чем не любит стесняться. Он купил всю полосу земли по западному берегу от озера, шириной в пятьдесят локтей, а у моря вдвое шире, – так пришлось по плану.

Молчание.

– Не подумай, что я не ценю твоей большой услуги, – сказал поручик, – но говоря откровенно, ты продал землю и… воду Сегельфосса без всякой выгоды для меня… Цена? Пусть себе берет реку. Лесопилка, мельница и кирпичный завод могут прекрасно стоять и на моей стороне.

– Конечно.

– Так пусть себе берет реку. Полоса земли не шире пятидесяти локтей. Да и земля не дорогая, без леса; вдоль реки растет только ивняк, везде один камень. Но все же земля. И я желал бы получить за нее хоть что-нибудь.

– Сколько?

– Сколько? Дорогой Фредерик, во всяком случае – для меня недостаточно. Мне нужно много. Здесь все приходит в упадок, Виллаца надо послать учиться, каждый день огромный расход, поля истощены… Две тысячи талеров, – дорого? Ну, тысячу? Уж и не знаю.