Он сел прямо, опершись на стол, чтобы лучше рассмотреть город.

– Я так давно не был в Тлаантоте, – сказал он. – А я всей душой люблю этот город. Но дело не только в тоске по родине. В этом городе – обитель моей богини-покровительницы. Я слишком долго находился вдалеке от Сирены. Мои силы обмелели, как ручей после долгой засухи. Юный Акаро едва не победил меня, как ты и сама видела. Но стоит мне вернуться в город… Олтарос знает, что не может противостоять мне, когда я полон сил. Чтобы изгнать меня, ему потребовался целый рой союзников, с которыми он теперь уже не так дружен. Стоит лишь пройти через крепость, и он мой.

– Они будут настороже, – заметила Ксорве. Она лишний раз протерла клинок промасленной тканью. – Ведь я… ведь Акаро не вернулся. Солдаты будут искать вас.

– Несомненно, – откликнулся Сетенай.

– Я могу это сделать, – сказала Ксорве. До этой секунды она не понимала, к чему клонит Сетенай. Она убрала меч в ножны и постаралась выражением лица не выдать своего беспокойства и волнения. – Даже если они знают, что у вас есть помощник, – добавила она. – Никто не знает, как я выгляжу. Люди меня не замечают. У меня получится.

Порой она волновалась, что Сетенай может подумать, будто она забыла, чем обязана ему. Он никогда не говорил об этом, но он спас ей жизнь, и этот долг грыз ее, как червяк – яблоко. Теперь она могла сделать для него что-то в ответ.

Сетенай улыбнулся.

– Да, получится.

Но сначала надо было подготовиться. Отлучившись на несколько дней с постоялого двора, Сетенай наладил переписку со своими сообщниками и встретился с их агентами. Труднее всего было пробраться в город, но и внутри их поджидали некоторые препятствия, и здесь помощи Ксорве было недостаточно.

В его отсутствие Ксорве тренировала свое умение подкрадываться и карабкаться, пока не научилась бесшумно передвигаться по потолочным балкам и скрипучему коридору. Кроме того, впервые после убийства Акаро она упражнялась с мечом. Приятно было снова держать его в руках – Ксорве чувствовала себя ножом, который наконец-то заточили после долгих недель бездействия.

Вернувшись, Сетенай застал ее за отработкой приемов перед покрытым патиной зеркалом.

– Боюсь, в крепости тебе придется обойтись без меча. Тяжело дыша, Ксорве опустила клинок.

– Что? Почему, мой господин?

– Ты будешь изображать служанку, которая ищет работу в замке, и они будут весьма удивлены, обнаружив смертоносное оружие.

Ксорве вздохнула, плечи опустились.

– Я думала, что смогу сойти за новобранца.

Она усердно тренировалась с Синими Вепрями, и ей хотелось доказать, что время, проведенное с наемниками, сделало ее более полезной для него. Ксорве до сих пор чувствовала угрызения совести при воспоминании о том, как Сетенай однажды решил, что она покинет его и станет одной из Вепрей.

– Будь это обычные наемники, я бы согласился, – сказал он. – Но сейчас нельзя рисковать. Их возглавляет генерал Псамаг, – он посмотрел на нее, но не дождался никакой реакции. – Ха! Все время забываю, насколько ты юна. Псамаг – знаменитый военачальник Ошаара, или, вернее, был им. Это дурная слава. Задолго до твоего рождения он командовал армией вассального клана Торосада.

Ксорве почти ничего не знала о своей родине. Она никогда не бывала в Торосаде или любом другом великом городе Ошаара. Не то чтобы ее туда тянуло, но ей казалось странным, что хотя клыки сразу же выдавали в ней уроженку Ошаара, она ощущала куда меньшую связь со своим миром, чем Сетенай.

С другой стороны, Торосад, военачальники, вассальный клан – все это было так далеко от Ксорве. Дом Молчания занимал крошечный клочок гор и леса в дальнем уголке карты Ошаара, но и его Ксорве давно оставила позади.

– У Псамага кошмарная репутация, – продолжал Сетенай. – Убийство пленных, резня населения, спаленные деревни, головы на кольях – ему приписывают все, что только можно, но большинство слухов правда: ну, за исключением байки о том, что у него была личная гвардия из мертвых солдат. Кончилось все тем, что вассальный клан Торосада счел его обузой. Его изгнали, но Псамаг, осознав, что всегда найдется кто-то, кто будет готов заплатить за его умения, стал наемником. Богачи нанимали Псамага для темных дел – таких, о которых не принято рассказывать в приличном кругу. Вполне естественно, что именно такой человек понадобился Олтаросу, чтобы избавиться от меня.

– Все равно не понимаю, почему я не могу притвориться, будто хочу на него работать.

– Он умен, – сказал Сетенай. – Он хитрее Олтароса. И если он тебя раскроет, смерть будет долгой и неприятной.

– Но ведь я все равно собираюсь пробраться в его крепость, – заметила Ксорве.

– Он едва ли обратит внимание на служанку. Все решат, что ты не способна причинить вред, и ты сможешь передвигаться по всей крепости под предлогом поручений.

Ксорве вздохнула. Правда была на его стороне, хотя ей очень не хотелось оставаться без меча.

– Могу я взять нож?

– Бери, если без этого никак, – сказал он. – Но нельзя недооценивать Псамага. Он остается здесь только потому, что считает, что Олтарос ему должен. Признаюсь, меня несколько веселит, что Олтарос не знает, как от него избавиться. Псамаг называет это «охраной собственных вложений». Он опасен и злопамятен. Постарайся не попадаться ему на глаза.

Три дня спустя Ксорве отправилась через Море Безмолвия к стенам Тлаантота. Ночевала она в расселинах, уподобившись скорпионам.

В крепость вела огромная дверь, такая же тяжелая, уродливая и непробиваемая, как и стена вокруг нее, но ближе к земле были прорублены еще несколько дверей более скромных размеров. Все входы в любое время дня и ночи охранялись вооруженными стражниками, проверявшими документы у тех, кто входил на своих двоих или въезжал на повозке.

На подъездах к городу движение было медленным и непрерывным. Очередь из повозок, фургонов, стада скота и небольших кораблей растянулась на милю по пустыне, а в многочисленных палатках, раскинутых на обочине, торговали отваром железницы и горячими закусками.

Вблизи крепость напоминала огромный неровный булыжник, торчащий посреди пустыни. Она казалась древней, как будто земля поперхнулась и выплюнула шершавый каменный сгусток. На вершине крепости, словно изумруд, венчающий очень некрасивую шкатулку, располагались Великие Врата Тлаантота, через которые прилетали большие корабли.

Ксорве выбралась из расселины, перескакивая с уступа на уступ. Было раннее утро, еще не рассвело. Она заняла место в очереди ближе к входу, за огромным фургоном с эмблемой ткацкой гильдии Карсажа.

Возчики подали бумаги стражникам. Затем с неприятным скрипом одна из маленьких дверей распахнулась. Фургон въехал внутрь, и дверь захлопнулась.

Фальшиво улыбаясь, Ксорве поприветствовала стражников. Она впервые говорила на тлаантотском с кем-то, кроме Сетеная, и стеснялась своего произношения.