И…

в) Мою голову – ясное дело – занимает только одно.

Помните, я сказала, что завязала со слезами?

Оказывается, я ошиблась.

Все кипящие внутри меня эмоции переливаются через край, и я начинаю всхлипывать, сидя за кухонным столом. Я чувствую, как ба обнимает меня, хотя она даже не знает, в чём дело.

– Ничего страшного, – говорит она, хотя откуда ей знать?

Я обнимаю её в ответ: это приятное ощущение. От неё пахнет чаем и цветочно-мыльным ароматом. В тот миг, в этом объятии, всё как будто снова делается нормальным, и я позволяю себе забыть ненадолго, что это далеко не так. Есть у объятий такой эффект.

Это придаёт мне сил попытаться ещё разок.

– Ба? – начинаю я. – Помнишь, утром я сказала, что сделалась невидимой?..

Я надеюсь, что смогу излить ей душу, и она выслушает меня.

Однако такого не происходит. Вместо этого она выдвигает себе соседний стул и продолжает В ТОЧНОСТИ с того места, на котором остановилась раньше: чувство, что мир иногда тебя игнорирует, ощущение, что тебе приходится кричать, чтобы хоть кто-то услышал, что люди смотрят прямо сквозь тебя, будто ты невидимка.

И так далее. Это мило с её стороны и всё такое, но это не помогает.

С языка так и просится:

«Нет, ба. Я имею в виду, что ПРАВДА была невидимкой».

Но я снова проглатываю эти слова.

– Я немножко устала, ба, – говорю я. – Просто лягу-ка я спать, пожалуй.

– Хорошо, дружок, – отвечает ба. – Я принесу тебе наверх какао.

Я поднимаюсь на второй этаж и раз за разом оглядываю себя в большом зеркале в ванной. Всё как будто бы стало как обычно, то есть все части моего тела сделались видимыми.

А более того, мне кажется, что прыщей у меня поубавилось. Нет, серьёзно, их стало меньше. Это не просто моё воображение.

Я чувствую себя ужасно одиноко и от этого вспоминаю маму.

Я уже сто лет не открывала обувную коробку с мамиными вещами. Она стоит на полке, рядом с книгами и мягкими игрушками, и я вытаскиваю её, открываю и достаю лежащие внутри предметы.

ЧТО ЛЕЖИТ В КОРОБКЕ С МАМИНЫМИ ВЕЩАМИ

• Футболка, о которой я вам уже рассказывала. Я глубоко вдыхаю её запах, и он словно творит волшебство: успокаивающий, ободряющий аромат. Я вытягиваю её перед собой на руках, расправляя, и представляю под чёрной тканью маму. Судя по бирке, футболка восьмого женского размера, значит, мама была не такой уж крупной. (Я кладу футболку в расправленном виде на кровать.)

• Дальше идёт открытка. (Я читаю стишок, хоть и знаю его наизусть: мне просто нравится представлять, как мамина рука держит ручку, которая вывела эти слова. У неё, скорее всего, был тёмный маникюр, а ладони узкие и бледные.)

• Потом – три котика-погремушки, все разные: чёрно-белый, полосатый и розовый. На самом деле ещё должен быть четвёртый, потому что я как-то видела в магазине игрушек полный набор – мне не хватает голубого. Но у меня есть всего три, и ничего страшного. Я никогда не давала им имён на тот случай, если мама уже сделала это: мне не хочется случайно выбрать другие имена. (Я раскладываю их ровным рядком поверх футболки.)

• Пакетик мармеладок «Харибо». Странновато, знаю, но ба говорит, что мама обожала «Харибо», а на её похоронах всем пришедшим раздали по пакетику. Я этого не помню, но мне нравится мысль о том, как люди едят сладости на похоронах, хотя я свои, понятное дело, не съела, поэтому они у меня и сохранились. (Я кладу пакетик рядом с котиками.)

• И наконец, здесь лежит листовка, рекламирующая концерт певицы по имени Фелина – она должна была выступить на музыкальном фестивале на набережной Ньюкасла. Вот только мама умерла, не успел концерт состояться. Мне нравится думать, что она ждала его, как я жду праздников вроде Рождества.

Я уже кучу раз этим занималась – раскладыванием вещей из обувной коробки. Я делаю это каждый раз одинаково, и мне никогда не бывает грустно.

Вот только на этот раз мне всё же становится грустно, и это так неожиданно, что я грустнею ещё сильнее. Я быстро убираю всё назад на тот случай, если вдруг опять расплачусь, и сижу на кровати, слушая собственное дыхание.

И вот тут вся странность с невидимостью могла бы и закончиться. Просто какой-то дурацкий день, который настал и прошёл, и никто не сможет подтвердить, что это было на самом деле, кроме непопулярного парня из школы, известного своим бесконечным трёпом, так что никто ему не поверит.

Я могла бы остановиться здесь. Всё было бы нормально.

Но тогда я бы никогда не узнала, кто я есть на самом деле.

Я обнаруживаю, что, если уж что-то начало происходить, остановить это практически невозможно.

Первое такое «что-то», впрочем, скорее «кто-то».

Это Эллиот Бойд. Точнее, Эллиот Бойд и Кирстен Олен. И я.

Сначала Бойди. Он решил, будто мы лучшие друзья, и вот уже несколько дней супердружелюбно подходит ко мне, ждёт меня в очереди за ланчем и когда пора отправляться домой – и окружающие это заметили.

Я не хочу его обижать, но он по-прежнему действует мне на нервы своим непрекращающимся монологом – всегда о себе самом и о том, что интересует его. Единственное, о чём он хочет разговаривать, помимо маяка, – это моя невидимость, а с другими людьми мы это обсуждать не можем, так что остаёмся только я и он. Я вынуждена его терпеть, потому что у нас есть общий секрет, и к тому же он забрал упаковку «Доктора Чанга Его Кожа Такой Чистый», за что я жутко на себя злюсь.

Последние пару дней я выжидала в туалетах дальше по коридору от шкафчиков, чтобы убедиться, что Бойди ушёл домой раньше меня. Вчера он ошивался тут почти полчаса с таким грустноватым выражением на круглом лице, что я едва не передумала.

В общем, настало время ланча, и близнецов Найт нигде не видно. Я заметила в очереди Кирстен Олен с Араминтой Фелл и Кэти Пеллинг и присоединяюсь к ним, так что, если в столовой нарисуется Бойди, у меня уже будет компания.

Девчонки они ничего. Не то чтобы мне не нравилась Кирстен Олен. Дружба у нас расклеилась, но не разрушилась.

А вот Араминта кажется мне подозрительной. Всё начинается, как только мы садимся (я проверяю, чтобы рядом со мной не было свободного места, просто на всякий случай).

Араминта улыбается такой тёплой улыбкой, от которой по моему телу пробегает холодок, и загадочно полуприкрывает глаза.

О боже, это добром не кончится – по её улыбке вижу. Слишком она дружелюбная. Зачем я вообще с ними села?

– Мы тут с бандой говорили…