великой цели — станет вместилищем более достойной души.

— А я?

Он кольнул меня глазами:

— А ты умрешь.

Глава 9

Я снова передернул затвор пистолета и отправил пулю в самое сердце световой мишени, растянутой в ночном воздухе. Сеть содрогнулась, на мгновение окрашиваясь красным. Выстрел засчитан. Пуля со свистом вошла в бетонную стену напротив. Хлипкую, как и все здесь. В том месте, куда попадали пули, уже была глубокая выемка.

Нет. Не помогало.

Девка до невозможности красива. Настолько, что от воспоминаний о ее безупречном теле меня почти трясло. А наир едва не заставил забыть о том, кто я такой, и для чего она предназначена. Я готов был отсрочить, поступившись своей целью. С каждым вздохом по венам расползалась теплая наркотическая эйфория. И хотелось больше. Больше с каждой секундой. Я сдерживался, и это доставляло особое мучительное удовольствие. Чувствовать, как меняется его окраска, плотность, сила, вибрация. Наполняет меня, отзываясь легким жжением в пальцах. Как нестерпимо заныло в паху. Она трепетала, давая такие краски, о которых я даже не подозревал. Я просто не мог вообразить, что принесет обладание ею. Потому что не знал. Никогда не сталкивался с такой концентрацией.

Чертова сучка! Как она это сделала? Не просто загасила, но высосала все, что я набрал, опустошила меня. Будто обокрала. Меня остановило только одно — это тело не должно пострадать. Оно уже не принадлежит этой маленькой хитрой дряни.

Я снова передернул затвор пистолета, выпуская пулю за пулей, чувствуя, как отдача пробирает руку. Снова и снова.

Не помогало. Хотелось вернуться, выбить из нее признание. Взять то, чего желал до помутнения рассудка.  Но я не мог все испортить собственной злостью. Особенно теперь, когда Зорон-Ат обещает такие высокие вероятности.

Невыносимо было осознавать то, что когда все завершится — наир исчезнет. Возможно самый сильный, обнаруженный за многие годы. Настоящее сокровище. Люди давно опустели, изменились, измельчали. Повезло, что бездельники Абир-Тана не успели до нее добраться. Эти скоты не в силах ничего оценить.

Я отчетливо слышал шаги за спиной. Неровные. Эта разница была едва-едва заметна, но я давно научился различать. Абир-Тан. Он прихрамывал на левую ногу — старое ранение. И слегка приволакивал ее. Он подошел сзади и положил руку мне на плечо:

— Вымещаешь злость? Для этого есть Кьяра.

Я не повернулся:

— Убери руку. Здесь солдаты.

Абир-Тан подчинился беспрекословно, понимал, что на глазах подчиненных такое панибратство непозволительно:

— Простите, ваше превосходительство.

— Не перегибай.

Он встал рядом, вглядываясь в мишень, едва виднеющуюся в ночи:

— Ты всегда был лучшим. А меня уже зрение подводит.

— Врешь, — я вновь передернул затвор и протянул ему пистолет.

Абир-Тан усмехнулся, долго выцеливал, наконец, выстрелил. Почти. Может, и не врет. А, может, хочет мне угодить. Он вернул оружие:

— Из Каш-Омета прислали вина. Еще утром. Местное пойло никуда не годится. Поужинаем у меня? Мы еще не пили за твой приезд. Впрочем, — он небрежно махнул рукой, — с тобой пить…

— Вели накрывать.

Он лукаво улыбнулся:

— Уже, мой карнех.

Предусмотрительный засранец.

Его присутствие отвлекало, это было вовремя. Он всегда приходился вовремя, будто чуял. Всегда.

Мы поднялись в каюту Абир-Тана, уже полную аппетитных запахов. Его адъютант вытянулся на пороге, коснулся рукой плеча в приветственном жесте, склонил голову:

— Мой карнех. Мой полковник.

Абир-Тан проводил меня к накрытому столу, придержал стул. Кивнул мальчишке:

— Ты свободен до завтра, Катир.

Тот снова вытянулся:

— Честь имею.

Когда за мальчишкой закрылась дверь, Абир-Тан откупорил бутылку темного стекла, разлил в бокалы багровое содержимое. Повел носом, вдыхая пряный аромат:

— Не представляешь, как осточертела местная бурда!

Я усмехнулся:

— Осточертела — не пей.

— Хочешь похоронить меня в этой глуши и лишить вина? — Он приветственно поднял бокал: — Я рад твоему приезду.

Я скучал по его болтовне, но Абир-Тан всегда слишком любил приложиться к бутылке. Потому и застрял в полковничьем чине, хотя выслужился гораздо раньше меня. Это он должен был стать карнехом. Вино и девки — два его самых великих порока. И чем больше он дичал по отдаленным гарнизонам, тем сильнее они обнажались. Потому и распоясал солдат.

Я с наслаждением отхлебнул, чувствуя, как густая прохладная жидкость ласкает горло:

— Женщин отпустили?

— Что? — казалось, он не понял.

— Днем я велел отпустить пленных женщин.

Он нехотя кивнул:

— Да. Но солдаты не довольны.

— Солдаты всегда чем-то недовольны.

Он промолчал. Жадно осушил бокал, потянулся к блюду с жареным мясом. Посмотрел на меня, посерьезнев:

— Неужели ты все еще не передумал?

Я покачал головой. Абир-Тан казался озадаченным:

— Пожертвуешь таким наиром? Просто так? Не пользуясь?

Я кивнул.

— Когда? — он даже опустил занесенную вилку.

— Завтра.

Абир-Тан отставил тарелку. Какое-то время смотрел в сторону, будто собирался с мыслями:

— Боюсь, завтра не получится.

Я поднял голову, вглядываясь в его лицо. На лбу залегла глубокая поперечная морщина.

— Что это значит?

Тот помолчал, потер ляжки:

— Зорон-Ат еще неделю назад просил подписать путевку в Нар-Там. У него закончилось какое-то медицинское дерьмо.

— И?

— Он улетел еще утром.

Я молчал, чувствуя, как внутри закипает, скручивает. Отшвырнул вилку, поднялся:

— Какого черта? — Я обошел стол и тряхнул Абир-Тана за ворот: — Какого черта?

Он молчал, лишь шумно сопел.

— Какого черта ты берешься что-то подписывать, если я в гарнизоне? Зорон-Ат не рядовой!

Он не дергался, не хватал за руки. Знал, что получит по роже. По-дружески.

— Утром ты был занят. Я не счел это важным.

Я разжал пальцы, отстранился, чтобы впрямь не врезать:

— Вот потому ты вечный полковник. Потому что ты «не счел».

Абир-Тан, наконец, опомнился, встряхнулся, оправил китель:

— Ты сам говорил, что хочешь оставить девчонку.

— Теперь не хочу!

Я мерил каюту шагами, потер лицо:

— Когда он вернется?

— Через неделю. Он уже наверняка пересек границу и отрапортовался. Нет повода отзывать.  — Абир-Тан вновь тер ляжки, наполняя каюту отвратительным сухим шуршанием. — Остынь, Нор. Как друга прошу. Может, потом еще спасибо скажешь?

— Тебе?

Он молчал. Понимал, что виноват. Абир-Тан потянулся к бутылке, обновил вино в бокалах:

— Давай поужинаем, наконец. Стынет. Здесь хорошая оленина.

— Оленина?

Выпивка и жратва — единственное, что его сейчас интересовало. Особенно выпивка. Он больше не дожидался, снова осушил залпом бокал, снова налил:

— Знаешь,