Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эмма, – говорит он твердо.
Тео узнал меня.
Я медленно оборачиваюсь, не зная, чего ожидать. Часть меня хочет, чтобы он стал лысым и краснолицым, чтобы подступающий средний возраст наградил его раздувшимся животом. Другая часть хочет, чтобы все осталось неизменным.
Правда оказывается где-то посередине. Он, конечно же, повзрослел. Нет больше того рослого девятнадцатилетнего парня, которого я знала. Блеск юности сменился чем-то другим, теперь Тео выглядит более мрачным. Но годы его не испортили. Он стал более крупным – за счет мышц. Редкая седина и щетина добавляют ему привлекательности. Ему идет зрелость. Он улыбается мне, и я вижу, как около его глаз и рта появляется несколько морщин. Тео еще красивее, чем раньше.
– Привет.
Так себе слово, но это единственное, что мне удается из себя выдавить. Мне мешает одно воспоминание, затмевающее все остальные.
…Тео стоит у Особняка. Он выглядит усталым и расстроенным, потому что весь день рыскал по лесам. Я подбегаю к нему, молочу кулаками его по груди и ору: «Где они? Что ты с ними сделал?»
Это последнее, что я ему сказала.
И вот он опять передо мной. Я думаю, что он сердится и злится, потому что я обвинила его в немыслимом. Мне хочется убежать – как сбежала Ребекка. Но я стою неподвижно. Тео выходит из здания и внезапно меня обнимает. Я отстраняюсь почти мгновенно, опасаясь, что прикосновение вызовет поток совсем уж нежелательных воспоминаний.
Тео делает шаг назад, смотрит на меня и мотает головой:
– Не могу поверить, что ты здесь. Мама сказала, что ты приедешь, но я не думал, что это случится.
– Я приехала.
– И у тебя все неплохо. Ты замечательно выглядишь.
Он предельно корректен. Я же видела собственное отражение в экране телефона. Я знаю правду.
– И ты!
– Я слышал, ты художник? Мама сказала, что купила одну картину. Я еще не видел ее. Вернулся из Африки пару дней назад.
– Да, Френни упоминала. Ты врач?
Тео пожимает плечами, почесывает заросший щетиной подбородок:
– Ага, педиатр. Год проработал с «Врачами без границ». Но на следующие полтора месяца меня ждет понижение. Лагерный медбрат.
– Тогда я лагерный художник.
– Кстати, я вот заканчивал обустраивать мастерскую. – Тео кивает на здание. – Хочешь посмотреть?
– Прямо сейчас? – уточняю я.
Я удивлена, что он так спокойно говорит о том, чтобы остаться со мной наедине.
– Лови момент, – отвечает он и смотрит на меня, наклонив голову, со смесью любопытства и непонимания.
Взгляд в точности повторяет взгляд Френни на террасе.
– Давай, – соглашаюсь я. – Показывай дорогу.
Я следую за ним внутрь и вдруг оказываюсь внутри просторной комнаты. Стены выкрашены в небесно-голубой цвет и выглядят жизнерадостно. Ковер и плинтусы – зеленее травы. Три колонны, стоящие друг от друга на одинаковом расстоянии и подпирающие потолок, выглядят как деревья. На самом верху они украшены зеленой листвой. Я будто попала в книжку с картинками. Тут радостно и весело.
Слева находится небольшая фотостудия для Бекки. Там установлены новенькие цифровые камеры, станции подзарядки и несколько тонких компьютеров – чтобы обрабатывать фото. По центру расположена мастерская. Тут и круглые столы, и ящики, и шкафчики с бисером, леской, кожаными ремешками коричневого цвета. Я замечаю десяток ноутбуков для занятий Роберты и пару гончарных кругов для Пейдж.
– Впечатляет, – говорю я. – Френни потрудилась на славу, восстанавливая лагерь.
– Вообще, это заслуга Минди, – делится Тео. – Она с головой бросилась в процесс.
– Не могу сказать, что удивлена. Она полна…
– Энтузиазма?
– Я хотела сказать «сюрпризов», но так тоже нормально.
Тео ведет меня в дальний конец комнаты. Там полукругом расположились мольберты. На полке стоят тюбики краски и банки с кистями. Рядом с окном висят чистые палитры.
Я брожу по комнате, касаюсь пальцами белого холста, стоящего на мольберте. На полке целый калейдоскоп красок, расставленных по оттенкам. Лаванда, желтовато-зеленый, вишневый, королевский синий…
– Твои вещи я поставил туда. – Тео показывает на мой ящик. – Я решил, что ты захочешь распаковать его самостоятельно.
Если честно, он мне уже не особо понадобится. Тут есть все. И все-таки я достаю свои вещи. Видавшие виды кисти, полупустые тюбики, палитру, так сильно заляпанную краской, что она больше напоминает полотно Поллока.
Тео наблюдает за мной. Лучи закатного солнца высвечивают его лицо, и я замечаю кое-что новое. Пятнадцать лет назад этого не было.
Шрам.
На левой щеке Тео красуется шрам длиной в пару сантиметров. Он направлен ко рту и на оттенок бледнее его кожи. Вот почему я не увидела его сразу. А теперь взгляд отвести не могу. Я хочу спросить, откуда он, но тут Тео бросает взгляд на часы и говорит:
– Пойду помогу Чету с костром. Увидимся там?
– Конечно. Я никогда не откажусь от сморов[2].
– Отлично. В смысле, я рад, что ты придешь.
Тео неуверенно идет к двери, а потом оборачивается:
– Слушай, Эмма.
Я поднимаю взгляд. У него очень серьезный тон, и я начинаю волноваться. Сейчас Тео скажет что-нибудь про нашу последнюю встречу. Он наверняка про нее думает. Напряжение подобно натянутой струне, вот-вот лопнет.
Тео открывает рот, передумывает и закрывает его. В конце концов он произносит:
– Я рад, что ты здесь. Я знаю, что все непросто, но для моей мамы твой приезд много значит. И для меня тоже.
Я вижу, что Тео говорит искренне.
Он уходит, а я стою и гадаю, что он имел в виду. Он рад, что Френни рада? Или я напоминаю ему о хороших временах? О том, когда лагерь еще работал?
В конце концов я решаю, что он говорил не об этом.
Я думаю, что он простил меня.
Теперь мне осталось найти способ простить себя.
Видимо, в словаре Минди «любой день» – это сегодня. После посиделок у костра мне нужно обойти коттеджи. Я, конечно, не в восторге, но рада тому, что со мной отправляется Кейси. Мы перемещаемся от коттеджа к коттеджу, заглядываем внутрь, считаем головы и спрашиваем, не нужно ли что-нибудь нашим подопечным.
Оказаться по другую сторону этого процесса очень странно. Особенно вместе с Кейси. Пятнадцать лет назад она стучала в дверь и немедля ее открывала, пытаясь застукать нас за каким-нибудь хулиганством. Мы встречали ее, словно невинные овечки, и хлопали ресницами. Теперь такими же широко раскрытыми глазами смотрят на меня. А я то ли завидую очарованию юности, то ли раздражена неискренностью.