— Да! Ентот на неделю зарядил, — серчал Макарыч. И сказал решительно: — Взавтре двинемся. Ужо доберемся помаленьку, если Бог даст.

Утром, еще не продрав глаз, Макар ыч услышал за окном трескотню птах: значит, дождь перестал.

На душе повеселело. Наскоро перекусив, стали собираться. Почуяв конец отдыху, быстрее захрумкал сеном Серый: сил набирался.

Когда все вышли из избушки, Акимыч благословил Кольку. И, пожелав доброй дороги, вслед перекрестил уезжающих. Колька из-за плеча наблюдал за ним. Акимыч стоял, как растерявшийся странник на чужой дороге. Белая борода прикрывала его до пояса. Из-под нее торчали несуразные штаны, сбахромившиеся у щиколоток. Старик долго смотрел вслед телеге.

— Прости, внучок. Не поминай лихом, коли што неладное сотворил. Спросу с меня нету. Земля тянет. Знать, перед могилой судьба свела меня с тобой. Сохрани и спаси его, Господи, — шептал он еле слышно.

Тихо переговаривались Макарыч с Марьей. Все о будущем толковали.

— Как меня перевозить станешь? Скарбу-то немного, а бросать жаль. Своим горбом нажито. Да и избу еще отец покойный ставил. Продать надо. Что ей брошенной стоять? Люди-то рады будут. Она у меня ухоженная, огородишко при ней. Ягода всякая. Сарай.

— То сама смотри. Но только две избы ни к чему.

— Коровенку завести надо. Колю молочком отпоить. Оно пользительное. Ишь, малец-то намаялся без тебя.

— Как хошь, так и сделаим. Ен у меня не в обиди. А вот об молоке не думалось. По мине ни к чему оно мужику. Не еда и не питье. Одна морока. Токо знай за избу бегай.

— Ну да там увидится, — согласилась Марья. А потом спросила шепотом: — По селу один поедешь? Я ногами дойду. Ладно? Не то бабы запозорют.

— Я што у тибе? Я те слезу! Ишь чево устыдилась!

Марья притихла. Дорога пошла тряская, что живот у попадьи. Макарыч осадил Серого, пустил его шагом. В село приехали по темпу. И сразу собралась кучка баб. Они глазели через дырки в заборе. Судачили о Марье.

— Бесстыжая. Мужик только помер, она кобелиться зачала. А все тихоней ходила.

— И этого в гроб сгонит, вместе с найденушем.

Макарыч крякнул. Скокнул к забору. Выдрал

кол у носа одной. Та так и взвизгнула. Прикрыв зад руками, от забора опрометью кинулась. Без оглядки. Остальные, кудахча, понеслись вслед.

— Я вам мозги-то через задницу вправлю! — гоготал Макарыч.

Возле калитки остановился мужик. Его по огню папиросы увидел Макарыч.

— Марья! — крикнул тот. — Слышал, мужика себе нашла.

— Нашла.

— Счастья вам! Да в ладу век жить.

— Благодарствуем, — ответил Макарыч и позвал мужика на чарку за добрые пожелания.

Опрокинув стакан спирта, гость хрупнул огурцом. Подморгнул Макарычу и пошел со двора.

Утром поехали в зимовье. В телеге топорщились Марьины пожитки.

— То-то повезло бабе, отмучилась, — улыбчиво сказал старик, встреченный за околицей.

К зимовью подъезжали вечером. Макарыч торопил Серого. Заботливо укрывал Марью. Той непривычным казалось такое. А когда он стал помогать ей вылезть из телеги, и совсем растерялась.

— Эвот, што девка стыдисси, словно взамужем не была.

Марья Огляделась вокруг. Улыбнулась открыто, доверчиво. Ей здесь сразу понравилось.

Пока Макарыч распрягал Серого, Колька побежал истопить баньку.

— Иди в избу. Не простужайся. Я споро, — пообещал Макарыч Марье.

Та перекрестилась перед порогом и вошла в дом. Вскоре туда заторопился хозяин.

— По душе ли тибе у нас?

Марья согласно кивнула:

— Много ли мне надобно? Абы не бил ты меня да уважал маленько.

— Ето мине тя бить? Ты што? Ты жа баба? С крепким мужиком на кулачки — куда ни шло. С тобой зазорно. Да и не по нутру мине.

Марья незаметно вошла в их жизнь. Вроде жила она с ними испокон века. Одинаково заботилась об обоих. Недаром Макарыч про себя не раз, улыбаясь, думал: «Хозяюшка нашенская всем люба. К дому пришлась».

Незаметно обшила, обстирала. На окна цветастые занавески приладила. Теперь Макарыча все больше из тайги домой тянуло. К жене, к теплу, ровно и не жил иначе. По вечерам вдвоем с Колькой шкурки выделывал. Марье на шубу. Хотелось порадовать ее. Сам себе не раз дивился, как так скоро привязался к ней. Следил, чтоб ноги не промочила. Не застыла. Беря с собой за грибами, за ягодами, требовал, чтоб теплей одевалась. Душегрейку на нее напяливал, что сам пошил. И говорил при том:

— Береги себя. Здоровьишко твое надорвано. Коли худо — не п еремогайси. Ты ведь у нас одна утеха.

Колька за лето здорово вытянулся: долговязый, нескладный, большие не по годам руки его все что-то делали. Он охотно помогал Марье по хозяйству. Ходил в тайгу на обход вместо Мака- рыча. Старался заготовить впрок на зиму рыбы, мяса, грибов, ягод, орехов. А потом до звезд пилил дрова. Чтоб зимой с ними забот не было.

Марья уже давно уговорила Макарыча и продала дом в селе. Сейчас она готовила Кольку в школу. Варила ему варенья, солила грибы. Пеклась, словно о сыне своем. Каждую мелочь углядела.

— Ты на свободные дни приезжай, Коля. Нам отрадней станет, — просила она парнишку перед отъездом.

— Ладно, буду, — пообещал тот.

Он не называл ее никак. Тетей Машей — язык не поворачивался. Мамой — и того боле. Что-то среднее меж тем и другим, но подходящего слова не находилось. От этого Колька мучился. Тетка Марья? Но слишком много заботится она о Кольке. Ночами встает укрыть одеялом, чтоб не застудился. Сама не поест, пока его не накормит. Вон и простыни у мальчишки белые, как снег. Все ее забота. А когда однажды он промок под дождем и простыл, она ни на шаг от него не отходила. Четыре ночи не спала. С лица даже спала. Плакала тихонько, чтоб никто не слышал.

Колька, конечно, не сказал никому, что подслушал ее молитву. Она стоила перед иконой на коленях в одной рубашке и просила:

— Чем прогневила тебя, Господи! Разве замужеством? Так за счастье мое не наказывай раба твоего невинного. Пошли ему здоровье и долголетие. За маяту и горе награди своей благодатью. Отгони болесть. Отдай мое здравие ему. Млад еще он. С него будет. Мой век бабий, равно короткий. Нехай же Николай, сын мой неутробный, побольше радостей изведает. Не гневись, Боже, на него…

У Кольки тогда даже комок к горлу подкатил. Колючий. И глаза зачесались. Так о нем еще никто не молился. А Мария, совсем простоволосая, уже тихо склонилась над ним. Ощупала лоб. Поправила подушку. Вытерла потное лицо мальчишки и прошептала:

— Спи с Богом. Во сне здравие приходит.

Мама… Но так он называл только свою мать.