– Отлично сказано, князь, – поддержал его батюшка.

– Я еще думаю, – подвел Дерпен итог спору, – что обычаи разные – не просто так случаются. Если так тут повелось, значит, должно быть.

Наконец, пологие, лесистые холмы тоже проехали. И оказались совсем в других землях. Тут уже не было привычной власти торговых, и потому довольно зажиточных городов, а начались области, где исстари держались баронских привилегий. То есть, пошли Смен-бун, Велковык, Сточень, очень старые хотя и некрупные по руквацким меркам города.

И что было в них хорошо, почти каждый из этих маленьких, даже микроскопических дворов содержал пусть и не вполне настоящий, но все же небольшой университет, а случалось, что и полноценную капеллу. Еще тут стала уже заметнее, чем прежде, власть западной церкви, которая к вящему сожалению батюшки не принадлежала к патриаршеству, а держалась папского вселенского образца. Он даже распереживался как-то:

– Нет, ну что это за вселенская церковь такая, а? Это мы-то, имперцы, и то считаем, что патриархия – не вселенская. А эти-то, только в своих баронствах и сидят, так им сразу всемирность подавай!..

– Может, потому они и вселенскими себя считают, что у них земли – кот наплакал, им хочется общности, единения, кристендома, – ответил ему Густибус. – У нас же, на Рукве, земли – немерено, у нас и рубежей нет, у нас и люди по-другому устроены. Потому-то нам – не всемирность нужна, она у нас сразу за околицей, и конца ей не видно… Нам бы оторваться от нее, своих бы приветить… Потому у нас – патриаршество.

– Разумно, – так батюшка, кажется, впервые с магом согласился.

И князь подумал, что именно на этом утверждении – необходимости служить Империи, оба эти спорщика и помирятся. Причем, по-настоящему, с открытой приязнью, если не с подлинной дружбой, как до дела дойдет.

Густибус, вспомнив прежние свои штудии на западе, выпросил у Стыря, который привычно заведовал обычными в дороге расходами, горсть мелкой монеты и накупал себе чуть не в каждом городе календарей и листков. Это и князю пришлось по душе, потому что он теперь, отвлекаясь от словаря, пытался читать их после мага.

Смена обстановки подействовала и на Дерпена, который вдруг пристрастился пить местное вино, которое, правда разбавлял водой чуть не до двух третей, и покупал много местных фруктов, которых в Рукве всегда было маловато. Еще он подолгу сидел у правого окна, смотрел в сторону, что-то соображая или вспоминая. На вопрос мага, зачем он пьет, ведь в его народе это не принято, Дерпен чуть не через два часа, как был задан вопрос, отозвался, что ему как выкресту можно. К тому же, он хочет понять, какая в вине может быть истина, на что батюшка ехидно улыбнулся:

– Ты, воин, пей – не пей, а здешних все равно не поймешь. Вот когда подраться с ними придется, тогда, может быть.

– Так драку я по-своему проведу, – удивился такому обороту Дерпен. – Как же иначе? Я драться в четверть силы не приучен.

– А у нас, в четверть силы тоже не пьют, – хмыкнул было князь.

– Пьют, – отчего-то утратив обычную свою веселость, отозвался батюшка, – как раз четвертями и пьют.

Тогда, чтобы закончить спор, Диодор посмеялся и составил Дерпену компанию. Но в следующий раз батюшка, сходив на рынок в центре какого-то крохотного городка, кажется, под названием Мечиз, приобрел тыквенную флягу полонской водки, и тогда князю разбавленного вина уже не захотелось. Водка была отменной, вот только горчила, потому что оказалась то ли с обыденным в этих местах тмином, то ли с какой-то другой травой. От нее у него быстро побежала голова, и он решил, что учиться и пить одновременно не получится. В общем, он решил пока не пить, тем более, что у него расстроился желудок.

А вероятнее всего, это произошло потому, что Густибус, как-то составив в одной из мелких местных столиц компанию батюшке в походе на рынок, накупил и хваленой Велковыской колбасы, и жареных Сточенских сарделек из свинины, и полувареных яиц в тесте, и даже магетбурского знаменитого паштета. И про салаты не забыл… Когда всю эту действительно на редкость вкусную снедь умяли, под вечер сделалось плохо уже всем. Но по-настоящему прихватило почему-то только князя, он даже подумывал, что на следующий день в перегон не стоит уходить, а то как бы ему уже по необходимости лежать не пришлось.

Но за ночь, выпив настою, который ему сделал Дерпен из сушеных корочек граната, несварение у него прошло. И он под утро поднялся-таки, тем более, что дороги уже мало оставалось. Как-то вот так, незаметно, они проехали все эти земли, отмахали с лишком двести лье, или более восьмисот верст, и теперь оказались перед землями Кебера, последнего перед Парсом крупного города.

Тут уже все говорили на феризе, только со странным выговором, в котором князь без труда замечал влияние макебурта. И к тому же, он-то мог на этот раз и не менять Стыря на козлах, потому что тот, намаявшись за последние дни, нанял вдобавок к поднаемным форейторам двух возничих, что оказалось тут обычной практикой. Поэтому князь, завернувшись в плащ, спокойно дремал в углу дормеза, сквозь сон раздумывая о том, что путешествие, в общем, подходит к концу.

Кебер оказался городом изрядным и, по мнению здешних жителей, столице королевства Парсу ни в чем не уступал. Дома стояли тут так же плотно, грязи на улицах было немного, а главное, в городе имелся герцогский двор, с огромным, темным, на взгляд Диодора, угловатым и чрезмерно старым замком.

К замку этому, стоящему на холме, князь присмотрелся особо. Было видно, что его переделывали множество раз, может, веками достраивали. Древняя часть, сделанная в стиле старинного готического креста, почти совсем была скрыта новейшими постройками, более светлыми, высокими и с менее остроугольными крышами. А потом из этого старого основания вырастали совсем уже недавние, выстроенные не долее двух-трех поколений тому назад, дополнения, которые грешили вычурностью, обилием украшений, чрезмерной белизной стен и множеством окон. Становилось ясно, что эта часть замка никогда не была задумана для войны и для противодействия осаде, здесь бы любую атаку, даже не очень сильного войска, попросту не сумели бы сдержать.

Еще на склонах холма, на котором замок находился, был разбит обширнейший парк, именно парк, а не сад или хозяйство. Герцогские предки, судя по всему, не любили, чтобы службы находились слишком близко, с их шумом, суетой слуг и разными запахами. Кухня герцога, все же, находилась в пристройке к замку, с обширным двором, и трубы ее изрядно дымили, это тоже можно было сразу увидеть, к тому же, на дворцовую кухню вела отдельная, наезженная дорога.

Оценив все это, князь Диодор решил, что двор этот, сам город, да и герцогство – живет весело, беспечно, с размахом тратит деньги, добытые крестьянами и ремесленниками, и не нуждается ни в какой особой защите, кроме как, возможно, от тараканов с кухни.

Город князю и всем его спутникам тоже не слишком понравился. По нему бродило слишком много разодетых людей, которые на чрезмерно широких бульварах торжественно раскланивались или же манерно отворачиваясь от людей другого, дельного вида, торговцев и богатых мастеровых, которые и походкой отличались от благородного сословия, поспешая по делам. Разделение это на две слишком заметные касты так бросалось в глаза, что даже батюшка удивился.