Однажды вечером в дверь позвонили. И она услышала голос Вовки Денисова:

– Здравствуйте! А Илона дома?

Хотелось закричать: «Нет!» Но мама уже рассыпалась в любезностях и заглядывала к ней в комнату:

– Илона, к тебе пришли.

Вечно она не в свое дело суется!

Встать даже и не подумала. Пусть входит. Ей-то что!

– Привет! – как всегда спокойно, произнес Вовка, будто виделись они только вчера, и плотно прикрыл за собой дверь. – К экзаменам готовишься? – кивнул на раскрытую книжку.

– Да нет, постигаю чужой жизненный опыт из философской литературы, – сыронизировала она.

– В школу скоро придешь?

Не дожидаясь приглашения, Вовка удобно расположился в кресле, что стояло напротив. Простой, однако! Она бы так в чужой квартире вести себя не смогла.

– А ты что, по мне скучаешь? – продолжала ёрничать Илона.

– Конечно! – ничуть не смутился Вовка.

Зато смутилась она. И даже в краску кинуло.

– Ну, что там в нашем классном мире деется? – с каким-то вызовом спросила Илона. – Всё мусолите пикантные подробности нашей с Борькой варварской любви?!

– Да брось ты! В жизни всякое бывает. Ну поговорили два дня и забыли. К экзаменам готовимся. Забот у всех хватает.

Илону задело. Значит, никому до нее дела нет?! Каждый о своей шкуре печется.

– Рассуждаешь, как замшелый старикан! – вдруг взорвалась она. – Честно можешь сказать: осуждают меня или жалеют? Кто и на чьей стороне?

– Будешь разговаривать со мной таким тоном – уйду! – твердо сказал Вовка. А Вовка – он такой. За ним не заржавеет. Сказал – сделает. – Не за тем пришел, чтобы твои истерики выслушивать. Ты не пуп земли, чтобы вокруг тебя всему миру крутиться!

– Та-ак! Вот как ты заговорил! А зачем?! Зачем ты пришел?! – никак не могла взять себя в руки Илона.

– Я у Борьки в больнице был. Поговорить он с тобой хочет. Знаешь, Бульба очень изменился. Вполне адекватен. Встает уже. Сходи к нему. И тебе, и ему легче будет.

– Денисов! Что я слышу?! – продолжала она с напускной бравадой. – А знаешь, тебе идет эта роль миротворца! Кто тебя надоумил? Директор? Или его папаша? Он ведь всех пытается убедить в том, что я Борьку подкупила!

– Не знаешь, на кого адреналин скинуть? Разве я похож на отстойник всякой грязи?

Илона молчала. Наконец сделалось стыдно. Правда, в чем он-то виноват? Пришел как человек, по-дружески, спокойно, а она как с цепи сорвалась. Какое-то время молча кусала губы и пристально рассматривала Вовку. А он разглядывал картины и панно на стенах ее комнаты.

За эти три года одноклассник здорово вырос. Будто кто его за уши тянул. И теперь самым маленьким в классе его назвать никак нельзя. Да и мышцы изрядно накачал. Тренироваться его Борька надоумил. И теперь вот – лучшие друзья. Вон как за него горой стоит!

Пауза затянулась. Вовка встал.

– Ладно, я пойду. Вижу, что мои советы тебе не нужны. Миссию свою я выполнил. Борька по просил – я передал. А дальше – дело твое. Только Борьку и папашу его в одной куче не мешай. Борька тебя никому в обиду не даст. Так и сказал!

Вовка ждал, что ответит она. Но Илона не ответила, закрыла тему.

– Дети! Идите чай пить! – раздался певучий голос матери из гостиной.

– Спасибо! Я тороплюсь! – откликнулся Вовка и, взявшись за ручку двери, сказал: – Ребята, между прочим, тебе привет передавали. Знай: ждем тебя!

– И ты? – снова уколола его Илона.

– Я – в первую очередь. И говорю это вполне серьезно. Как-никак, за одной партой три года сидели. Что ни говори, а ассимиляция – вещь серьезная и научно доказанная. Кстати, Борьке надо помочь в учебе. Я по математике его подтяну, ну а ты – по литературе и русскому. Филология – твой конек. – И, подмигнув ей, добавил: – Поправляйся давай. Пока!

После ухода Вовки на душе сделалось грустно и как-то необычно спокойно, даже, можно сказать, прозаично. Как после похорон хорошего человека. Ушел человек из жизни, а жизнь знай себе продолжается!

А вот во сне снова мучили кошмары. Приснилось, будто по озеру плывут две гагары. Откуда ни возьмись – Борькин отец. Как обычно, в форме. Целится в птиц из ружья. Она стоит на берегу и видит это. Ее охватывает ужас, она кричит, но голоса своего не слышит. Тогда, размахивая руками, бросается наперерез, закрывая своим телом дуло двустволки. Ждет выстрела, но его нет. Борькин отец хохочет и опускает ружье. А она бессильно оседает на песок и горько плачет. Рядом с ней присаживается и Борька. Пытается отвести ее руки от лица и поцеловать в мокрую щеку.

На другой день засобиралась к Борьке в больницу. Родителям ничего не сказала. Не их ума дело! Купила фруктов – и вперед.

Увидев ее в дверях палаты, Борька сразу вскочил. Лицо осветилось такой радостью, словно ему, обреченному на вечную каторгу, вдруг даровали свободу. Но тут же обуздал свои эмоции.

– Привет! – И, оглянувшись на соседей по палате, поспешно предложил: – Давай, Илон, в коридор выйдем. – А в коридоре, смутившись, попросил: – Лучше на улицу. Не возражаешь?

Она покачала головой.

Сели на одинокую скамейку, что пряталась за раскидистым кустом сирени. И долго не знали, с чего начать разговор.

– Тебя когда выпишут? Скоро? – первой нашлась Илона.

– Не знаю, – пожал плечами он. – В Москву направление дают. Еще на какую-то операцию. Надоело мне все! В школу хочу. Как там наши?

– Не знаю, не была… – вздохнула она.

– А ты-то что?! – искренне удивился он. – Ведь вроде я тебе ничего не поломал…

– Простой ты, Борька, однако! А душа, значит, не в счет?

Густые Борькины брови поползли вверх.

– Во даешь! Я думал, тебе все равно! Один я мучаюсь…

– Скажи мне, что легче – забивать голы или отбивать их?

Борька улыбнулся как-то жалостливо, с мольбой в здоровом глазу:

– Люблю я тебя, Илонка. И ничего поделать с собой не могу. Не обижайся ты на меня за это, ладно?

Но даже за руку не взял. Горько усмехнулась про себя: урок усвоил.

– Знаешь, Борь, ты любишь меня как интересную игрушку, которую непременно хочешь иметь. Ты – собственник, Борька. И идешь на поводу своих желаний. А желания наши, как кони, могут привезти и в грязную конюшню! Что ты сделал для того, чтобы я к тебе по-другому стала относиться? А такое реально могло быть!

– Да ты что?! – вырвалось у него, и даже голос сразу осип. – Это что-то уже из области фантастики! Мой глаз того стоит! Да что там глаз! Полжизни бы отдал! Только вот «могло» или «может»?