С высоты город не так сильно отличался от привычных видов: в основном, те же невысокие домики из морфа. Правда, застройка намного более ровная, улицы прямые, а кое-где по ним катались наземные машины. И, само собой, больше административных, офисных и промышленных зданий. Ближе к центру появились уже исторические здания, там, где их смогли сохранить.

Наше такси пошло на снижение. Над центром города, примерно в пределах старого Садового кольца, бесполётная зона.

Такси опустилось возле набережной, и я, выскочив наружу, жадно вдохнул воздух. Здесь аж пахнет немного по-другому!

— Ну что, Светик, что бы ты хотел посмотреть?

Я повернулся к бабушке, проигнорировав «имя»:

— Всё, что успеем!

— Веди, — представив, сколько придётся ходить, тяжело вздохнула она.

Я подскочил к большой карте на парковке, осматривая пометки. Остатки кремлёвской стены, старый штаб планетарной обороны, бомбоубежища военных времён, исторический музей…

Глаза разбегались. И в тот момент, когда из опустившегося возле нас чёрного микроавтобуса вышло несколько крепких парней, я даже не регистрировал их, как опасность. До тех пор, пока они не оказались рядом, и по телу не пробежала боль от выстрела парализатора.

Упасть мне не дали: подхватили под руки, а к лицу приложили губку, от запаха которой сознание стало уплывать. Последнее, что я запомнил, как меня с бабушкой запихнули на заднее сидение, а дальше только темнота.

Глава 9

Очнулся я в каком-то подвале, со скованными за спиной руками, привязанный к стулу. Разлепив веки, попытался отвести взгляд от направленной в лицо яркой лампы. Сознание затягивала пелена наркоза, притупляющего боль в отходящем от действия парализатора теле.

Повернув затекшую шею, увидел рядом стул, на котором сидела бабушка, опустив подбородок на грудь. В себя она всё ещё не пришла. Сердце сжал страх за родственницу, разгоняя овеявшую мозг хмарь.

Напротив стоял здоровенный мужик в балаклаве, который, увидев, что я пришёл в себя, шагнул влево и отвесил Анне Павловне пощёчину, отчего она завалилась вбок, повиснув на наручниках. Но от боли завозилась и пришла в себя, открыв красные от полопавшихся капилляров глаза. С трудом оглядевшись, нашла меня глазами и облегчённо выдохнула.

— Вы готовы воспринимать, что вам говорят?

Голос явно синтезированный, судя по механическому построению фраз, доносится из колонки возле стены. Мужик в балаклаве по-прежнему не произнёс ни слова.

— Готовы, — хрипло выплюнул я.

— Кто вы такие, что происходит? — слабым голосом вторила мне бабушка.

После заметной паузы всё тот же механический голос разъяснил:

— Четыре года назад вы убили одного из моих людей. За такое нужно ответить.

Я прищурился. Месть? Через столько лет? Зачем такие сложности?

— Мы бы могли вас убить, — продолжил голос, — но это экономически неоправданно. За жизнь нашего человека вы должны заплатить. Трёх миллионов будет достаточно. Потом живите на здоровье.

— У нас их нет, даже если мы продадим дом и мастерскую, — сплюнул я.

— Берите у родственников, у них есть. Да, госпожа Фролова? — бабушка вздрогнула, и голос закончил: — Мы отпустим старуху, но оставим тут пацана. Будут деньги — уйдёт живым. Ну а чтобы вы оценили серьёзность положения…

Громила шагнул верёд и лёгким взмахом ладони отвесил мне оплеуху. Лопнула губа, хрустнули зубы, и я бы точно упал на пол, если бы не был привязан к стулу, который, в свою очередь, прикручен к полу.

А ублюдок продолжил свою работу ударом в корпус, опять в лицо, грудь. Я не мог вдохнуть, уже не особо реагируя на боль от ударов.

— Хватит, подонки! — закричала рядом бабушка. — Я найду деньги!

Удары прекратились, что позволило мне сипло втянуть воздух, а всё тот же голос закончил:

— Поторопись.

Следом, в руке палача мелькнула губка, которую он приложил мне к лицу, и сознание опять померкло.

Не знаю, сколько я провёл в беспамятстве, но очнулся во тьме, лежа на земляном полу. При каждом вдохе грудь простреливало болью, а лицо распухло от побоев. Проведя языком по зубам, не досчитался минимум трети. И судя по тому, как больно дышать, рёбра мне тоже сломали.

В душе страх чередовался с яростью, а в голове звучали вопросы. Как так? Зачем? Почему ждали четыре года? Кто такие?

Не знаю, сколько я так провёл, эпизодически впадая в забытье. Но очнуться меня заставил скрип петель и ударивший в глаза свет. Оглядевшись вокруг слезящимися глазами, увидел пустые стеллажи вокруг да лестницу наверх. Действительно, погреб.

Внезапно в меня прилетела бутылка воды, и дверной проём наверху закрылся. Трясущимися руками я с трудом открыл крышку и жадно припал к горлышку, сделав пару больших глотков. И как бы мне не хотелось допить оставшееся, закрыл и положил рядом.

От жажды я не умру, и то хлеб. Остаётся лишь лежать, слушать мышей в норах и размышлять. Даже если бабушка соберёт деньги, пройдёт несколько дней. Конечно, не факт что после меня отпустят, но то, что похитители не показывают лиц, немного обнадёживает. С другой стороны, обмен — это всегда сложности, могут решить избавиться от проблемы.

Боль немного спала, и я стянул с плеч куртку. Найдя уплотнение на левом рукаве, вдел палец в небольшую петлю и потянул. С лёгким шелестом наружу вышло полметра тонкой и острой как бритва нити, расширяющейся ко второму концу.

От года до трёх лет исправительных работ, если найдут господа полицейские. Это если не пущу по прямому назначению. А если пущу? Ну, такой нитью запросто валят деревья… Главное — понять, хочу ли я пускать её в ход и смогу ли в таком состоянии?

Какое количество людей может находиться в доме? Точнее, тут основная их база или просто дом, в котором меня и оставят, когда договорятся о выкупе? Если времянка, то маловероятно, что больше трёх. А вот если основная база — может оказаться сколько угодно.

Впрочем, в моём состоянии и трое — недостижимое количество. Нужно ждать и думать, постаравшись привести себя в порядок, насколько возможно. Я туже затянул футболку, обеспечивая себе что-то вроде тугой повязки, и подполз ближе к лестнице, прикидывая варианты.

Да не так уж их и много: залезть наверх и ждать, пока не откроют дверь. А там уже попробовать нитью зацепить похитителя. Но если он там будет не один? И, что хуже, а если всё получится?

Нить ведь инструмент своеобразный, последствия могут быть летальные. Если меня не перевезли на другую планету, что маловероятно, то, с учётом моих прошлых подвигов, со свободой я попрощаюсь, когда в дело вступит полиция. Может, терпеть и ждать? Зачем им меня убивать? Похищение, да ещё и убийство ребёнка… Случай будет громкий.

Так ничего не решив, я поплотнее укутался в куртку, и, на ощупь найдя ползунок терморегулятора, сдвинул его в сторону. Куртка будет лучше сохранять тепло, хоть какая-то защита, в погребе прохладно. А после постарался расслабиться и уснуть, понадеявшись, что тысячи лет генетических улучшений не дадут мне заболеть.

Сколько в такой полудрёме я провёл, не знаю. Время измерялось только тем, что пару раз я, всё же, испортил свою тюрьму, опорожнив мочевой пузырь в дальнем от лестницы углу. Даже ведра, куда можно справить надобности, мне никто не предложил, а бутылки от воды хватило на один раз.

Тьма, едва разгоняемая совсем маленькими лучиками света, оттуда, где сходились тяжёлые двери, тишина и медленно подступающая жажда с голодом. Интересно, когда я решу, что моча в бутылке тоже жидкость?

Отчаяние чередовалось со злостью, мыслями о бабушке с сожалением о том, что все мои планы пошли по бороде. Если мой прадед — а к кому ещё идти родственнице? — найдёт деньги, что мешает бандитам повторить похищение? Правда, одно радует: с такой точки зрения, убивать меня никто не будет. Этакий выгодный актив на будущее.

Жажда росла с каждым часом, а постоянный круговорот эмоций сменился апатией. Я просто сидел, облокотившись об лестницу, а уши пытались вычленить хоть какие-то звуки наверху.

Я так сойду с ума. Нужно чем-то заняться. Осторожно забравшись по лестнице, тщательно ощупал дверь. Гладкий морф стандартной «древесной» текстуры, сантиметров восемьдесят в ширину, метра полтора в длину.

Дверь нестандартная, расположена под углом к земле. И очень узкая створка, за которой, как я понял, когда её открывали, тяжёлый засов.

Хватит ждать. Из рукава вышла нить, и я осторожно пропихнул её длинным куском морфа, отрезанным от стеллажа.

Рывок вниз, и врезавшаяся в материал нить прорезала дверь. В сторону,