В конце своей речи Евксинефт предложил отказать родосцам в помощи, поскольку в своей беде они виноваты сами. Воевать с персидским царем Евксинефт считал делом не только бессмысленным, но и несправедливым. Это будет выглядеть так, будто спартанцы готовы поддержать родосцев, не принимая во внимание их вину перед персидским царем.

Прочие эфоры единодушно согласились с Евксинефтом.

Среди старейшин такого единодушия не было. Выступая один за другим, старейшины в большинстве своем ругали персов и выгораживали родосцев, настаивая на объявлении войны персидскому царю. Основным доводом воинствующих геронтов было то, что сегодня персы хозяйничают на Родосе и Косе, завтра варвары приберут к рукам остров Крит, а там, глядишь, доберутся и до Пелопоннеса.

— Ионийцы потерпели поражение от персов, поскольку они не получили подмоги из Эллады, — молвил кто-то из старейшин, настроенный непримиримо против варваров. — Персы разрушили Милет, завладели проливами на Мраморном море, подчинили себе все острова в восточной части Эгейского моря. Если бы в свое время Афины и Спарта, договорившись, выступили совместно против персов на стороне ионийцев, то ныне нам не пришлось бы затевать этот спор, помогать или не помогать родосцам, пострадавшим от варваров.

Старейшины, не желавшие воевать с персидским царем, указывали на то, что если бы азиатские эллины вели войну с персами более решительно, то варвары были бы разбиты на суше и на море.

— Ведь те же родосцы и косцы не пожелали участвовать в Ионийском восстании, — звучали голоса геронтов, сторонников Евксинефта. — Получается, что родосцы навлекли на себя беду не потоплением финикийского судна у своих берегов, а тем, что не помогли ионийцам сбросить персидское иго пятнадцать лет тому назад. Если у родосцев не хватило прозорливости тогда, в пору восстания ионян, значит, у спартанцев должно хватить здравого ума ныне, чтобы не ввязываться в войну с державой Ахеменидов.

Евксинефт, устав от долгих споров, предложил высказаться царям.

Первым взял слово царь Леотихид:

— Если спартанцы проголосуют за войну с персами и поручат мне возглавить войско, то предупреждаю сразу всех присутствующих: победить в этой войне нам не удастся, — промолвил Леотихид, мрачно сдвинув брови.

В облике Леотихида сразу бросалась в глаза некая расположенность к раздражению и неудовольствию. Его густые светлые брови слишком низко нависали над глазами, отчего взгляд Леотихида казался хмурым. Тонкие губы Леотихида имели привычку нервно подергиваться в минуты волнения, еще у него хорошо получались кривые усмешки и ухмылки. Глаза Леотихида имели ярко выраженный овальный разрез, причем уголки этих глаз были опущены книзу. От этого казалось, будто Леотихид взирает на окружающих с легким подозрительным прищуром. Леотихид имел мощное телосложение, но при этом он в свои тридцать девять лет ни разу не отличился на войне ни как храбрый воин, ни как умелый военачальник.

При своей необъятной лени и нежелании стоять во главе войска, Леотихид тем не менее обладал неуемным тщеславием, всепоглощающей завистью и частыми приступами уязвленного самолюбия.

Эфоры и старейшины прекрасно знали Леотихида, как и его манеру говорить, поэтому сказанное им никого не удивило и не разочаровало. Все ожидали, что скажет царь Леонид, обладающий такой массой достоинств, ценимых в Спарте, что зачастую его мнение воспринималось согражданами как единственно верное и неоспоримое.

— При всем моем уважении к Евксинефту, я хотел бы спросить у него, каково было бы его решение, если бы на родосцах не было вины в потоплении финикийского судна, — произнес Леонид, взирая на эфора-эпонима прямым открытым взглядом. — Могли бы тогда родосцы рассчитывать на помощь из Спарты в деле защиты своей попранной персами свободы?

— Даже в таком случае мое мнение осталось бы прежним, — твердо проговорил Евксинефт. — Дело не в вине родосцев, а в могуществе персидского царя.

Среди старейшин прокатился недовольный гул.

Леонид поднял руку, призывая к тишине.

— Выходит, дело не в виновности родосцев, налицо самый обычный страх эфора-эпонима перед персами, — вновь заговорил Леонид, обращаясь к старейшинам и эфорам. — Тут кто-то говорил про прозорливость, которой в свое время не хватило родосцам. А не повторим ли и мы ошибку родосцев, отказав им в помощи сейчас, когда персы еще не добрались до Крита. Почему наши союзники на Крите получили нашу помощь в войне против Кидонии, а родосцам многие из вас, уважаемые, помогать не хотят, невзирая на племенное родство с ними. Разве это справедливо? Разве это достойно нашей воинской славы?

Со стороны старейшин послышались одобрительные возгласы.

— Война с Кидонией и с персидским царем — не одно и то же! — раздраженно воскликнул Евксинефт. — Персидское войско в сто раз многочисленнее войска кидонян, это надо понимать!

— С каких пор, уважаемый Евксинефт, спартанцы стали страшиться врага, еще не вступив в войну с ним! — сказал Леонид. — Неужели мы хотим показать нашим союзникам в Элладе, что Спарта всегда готова выступить против заведомо слабейшего врага, что спартанцы не смеют греметь оружием, если дело касается персидского царя.

— У Спарты нет сильного флота, а у персов имеется очень много боевых кораблей, — промолвил Евксинефт. — Наше войско может оказаться отрезанным на Родосе.

— Корабли нам могут дать наши союзники, коринфяне и критяне, — сказал на это Леонид. — Я готов возглавить спартанское войско в походе на Родос. Главное — действовать решительно и быстро!

Данной ему властью Евксинефт поспешил закрыть заседание, объявив, что сначала нужно вопросить оракула Аполлона в Дельфах, как повелось исстари. По сути дела, это была единственная возможность для эфора-эпонима и его сторонников оттянуть время и не позволить старейшинам перенести решение этого вопроса в народное собрание.

* * *

Подтверждением того, что эфоры не собираются оказывать помощь родосцам, стали долгие сборы священного посольства в Дельфы. По пути в Дельфы спартанские феоры, так назывались священные послы, на несколько дней задержались в Немее, чтобы понаблюдать за состязаниями атлетов и ристаниями колесниц. Спартанцы, приехавшие в Немею вместе со своими атлетами, были возмущены нерасторопностью своих феоров. Глава священного посольства на недовольные замечания своих сограждан заявлял, что в зимнюю пору спартанское войско добраться до Родоса не сможет из-за бушующих на море штормов, а посему торопиться в Дельфы феорам нет никакой нужды.

Перед забегом на два стадия к Леарху пришел Симонид, сообщивший ему, что он уже сочинил первые строки эпиникии в его честь.

— Если ты достоин любви Горго, то ты обязательно победишь, мой мальчик! — сказал Симонид Леарху так, чтобы этого никто не услышал. — Я думаю, что ты ее достоин. А посему — дерзай!

Сказанное Симонидом преисполнило Леарха такой решимости стать первым в забеге, словно от этого зависела жизнь Горго. В глубине души Леарх страшился того, что Горго может охладеть к нему, если он сейчас проиграет. Выйдя на беговую дорожку, Леарх не чувствовал холодного ветра, не слышал гула трибун, полных зрителей.