доме муфтия. Затем с его разрешения я с двумя слугами выехал из Самарканда в Кермине. Миры, бежавшие из Чупан-Ата, и воины, [собранные] со всех вилайетов, возвращались в свои области. Нукеры Хисар-и Шадмана, выйдя из повиновения, направились в Гиссар. Рахманкул-бий-парваначи, хаким Гиссара, считая самым важным для сохранения своей чести устройство дел своей семьи, которая находилась в Гиссаре, раньше всех направился в Гиссар.

[Я,] ничтожный пишущий [эти строки,] прибыл в Кермине [и вижу], что [все] спят: его величество — в арке, а многочисленные воины и сарбазы — /81а/ в Шейх-Касиме[272]. В это время из Самарканда пришло известие, что русские намереваются овладеть Катта-Курганом и Панджшамбе[273]. Хакимом в Катта-Кургане был Йа'куб-кушбеги, а в Панджшамбе — Ахмад-бек-бий [из] Асаки[274]. Из страха перед тем, как бы, не дай бог, какой-нибудь вред не коснулся ограниченной [богом] жизни кушбеги и он не погиб, его доставили к благороднейшему стремени, а в Катта-Кургане сделали хакимом 'Омар-бек-бия-дадха Халка[275], человека смелого и храброго.

Для охраны Катта-Кургана в местности Чагнак поставили войска, а местность Зирабулак, которая находится от Катта-Кургана на расстоянии одного фарсаха, сделали военным лагерем, разместили там всех приверженцев газавата, бесчисленное войско и огнемечущие пушки. Туда [также] послали Хаджи Руми и христианина туксабу 'Османа с четырьмя тысячами свежих, умелых сарбазов, которых отобрали из храбрых [людей].

В это время христианское войско выступило из Самарканда и подошло близко к Катта-Кургану. Некоторые из узбекских богатырей бежали, а некоторые предпочли прятаться по углам пещер. Дадха 'Омар-бек с небольшим количеством своих шигирдпише[276], число которых не достигало и сотни, завязал бой, [однако] вынужден был покинуть [Катта-]Курган, /81б/ отправился в Зирабулак и присоединился [там] к [бухарскому] войску. Губернатор с русскими воинами овладел Катта-Курганом и Панджшамбе. Ничтожный пишущий [эти строки] дату завоевания Самарканда христианами так изложил стихами:

Та'рих.

Благодаря милостям любвеобильного бога

Христиане завоевали мусульманский город.

Та'рих выводится из первых букв [слов] “старание" и “поддержка".

[Сложенных] с "Кауфман завоевал Самарканд"[277].

Дата овладения Катта-Курганом и Панджшамбе та же.

В эту пору, когда мусульманское войско в Зирабулаке и русская армия в Чагнаке противостояли [друг другу] и готовились к сражению, из Гузара распространилось известие о мятеже 'Абдалмалик-тюри. Вот подробности этого. По навету инака Шир-Али и из-за зависти к повиновению и покорности [ему со стороны] народа упомянутый тюря был удален из Самарканда, отослан в Гузар, что привело его в отчаяние. Несколько вождей кочевых племен, как Худайар-туксаба Чучка[278] кара-мангыт, 'Ибадаллах-бек-туксаба ак-мангыт[279] и туксаба Ибрахим тук мангыт, находились при тюре. В такие дни, когда обычно дружественным способом врага располагают к себе, по совету нескольких нетерпимых гулямов-клеветников задумали уничтожить военачальников, [назначенных] упомянутым тюрей, чтобы они, не дай бог, не возвели тюрю на царство /82а/ и не устроили какую-нибудь смуту и мятеж. С таким убеждением послали в Гузар 'Абдалкарима-диванбеги мангыта, человека старого, уважаемого, давно состоящего на службе и илдара[280], чтобы он отправился туда и посмотрел своими глазами на положение и жизнь 'Абдалмалика и добрыми увещеваниями и мягкими советами удержал бы его на прямом пути повиновения и твердой, непоколебимой покорности; удалил бы Худайара Чучку и двух-трех других [людей], которые думали о смуте, доставил бы [их] в Карши и то, что потребует лучезарнейшее мнение [эмира] в отношении их, привел бы в исполнение.

Упомянутый диванбеги с этим поручением въехал в Гузар. Худайар-ишикакабаши[281] Чучка и заподозренные [в измене] военачальники, представив себе картину [сложившихся] обстоятельств и неудачный исход [дела], из-за безвыходного положения поневоле сбросили одежду покорности и халат повиновения и надели кольчугу врагов и одеяние мятежников. Они закрыли глаза на верность государю и, не отдав себя, подобно баранам, в руки мясника, взбунтовались а начали волноваться.

Всем сборищем с группой смельчаков они пришли к воротам Гузарского арка и, вооруженные, остановились там, помешав диванбеги быть принятым в одиночестве у тюри; они не допустили, чтобы он увидел тюрю и выполнил свою миссию. Некоторые из упомянутой группы даже сговорились убить его. Однако Худайар Чучка, /82б/ из соображений предусмотрительности и, охраняя племена, удержал их от нанесения обиды [диванбеги] и от причинения [ему] вреда; взяв с собой диванбеги, они привели его к тюре, чтобы тот изложил высочайший приказ в присутствии всех. Диванбеги увидел, что разговор примет нежелательную окраску и, согласуясь с целью и принимая во внимание, где он находится, произнес только несколько слов.

Однако военачальники тюри не согласились с этими надуманными словами и сказали: «Истинное положение [дел] таково: из-за слов нетерпимых гулямов-клеветников благороднейшее суждение [эмира] отвратилось от тюри и его благожелателей, и от беспредельного влияния упомянутых клеветников на благородную натуру [эмира] [тот] поверил в мятеж тюри и в наш бунт и решил вступить на путь нашей погибели и уничтожения. С того дня, когда из-за бессмысленных слов Шир-Али тюрю выслали из Самарканда и, потерявшего надежду, отправили в Гузар, очевидную картину этого преступного замысла мы увидели в зеркале раздумья, и этот [ваш приезд] является проявлением того скрытого замысла. Сколько бы наши предки и потомки ни проявляли неблагодарности по отношению к благодетелю[282], на поверхности зеркала наших мыслей не было и нет праха подобной низости. Однако, до того как появятся доказательства, обеляющие [нашу] совесть, правитель государства развеет пепел нашего бытия по ветру тленности. Жизнь сладка и прекрасна, и глупо [было бы], подобно связанному барану, вручить себя мяснику и скотобойцу. /83а/ С помощью этого же самого узбекского войска [эмир Музаффар], не раскрывая знамен, включил в свои владения Кашгар до Тирак Давани и завоевал другие области, как Хисар-и Шадман до Дарваза и Памирского пояса. И в награду за такую службу и самопожертвование какие головы из предводителей [узбекских] племен пошли на ветер и какие люди отправились на виселицу! Несмотря на это, мы опасаемся ужасов последствий мятежа и смуты и не жаждем восстания. Так как все племена: мангыты, кунграты, сараи[283] и прочие жители царства имеют об этом тюре доброе и правильное мнение, [то,] уцепившись когтями надежды за его полу, они изъявляют свою волю [участвовать] у его стремени в священной войне в надежде, что, может быть, дело удастся, произойдет победа, которая станет причиной вечного существования религии и государства, и пола царства освободится из рук сильного врага. После этого, повесив меч на шею, мы вместе с тюрей придем к своему государю, передадим ему государство и