Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, но это не значит, что я буду писать работу вместе с тобой.
Вероника выхватывает у меня мобильник и несколькими быстрыми постукиваниями вводит свой номер, а затем возвращает сотовый обратно.
– Нам дали время до понедельника, чтобы мы могли определиться с партнерами. И я чувствую, что ты выберешь меня.
И вот она уже за дверью.
Я иду следом и смотрю, как она скользит по коридору. Ее светлые локоны подпрыгивают у плеч, а бедра слегка покачиваются при ходьбе. Эта девушка красива и сексуальна. Она завораживает. Кажется, это самая яркая личность, с которой мне довелось столкнуться. В мире, где почти ничто меня не удивляет, я впечатлен.
Я отправляюсь домой позже всех, потому что меня дважды стошнило в туалете из-за головной боли. Ненавижу мигрени. Однажды учитель сказал мне, что «ненависть» – это плохое слово. Я согласна. Но слово «мигрень» еще хуже.
Выхожу на улицу, и солнечный свет кажется демоном, посланным для того, чтобы превратить мою жизнь в кошмар.
Я прикрываю глаза рукой и, увидев Назарета, ждущего меня на школьной парковке у капота своего «Шевроле Импала», с облегчением выдыхаю, потому что совершенно не в состоянии идти домой пешком. Я никогда не просила его подвозить меня, но знала, что выйду из школы, и он будет ждать меня. Просто это в его стиле.
Я останавливаюсь перед Назаретом и едва могу поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Рюкзак едва держится на кончиках пальцев и чуть не падает. Назарет не спрашивает, как я себя чувствую, и не спрашивает, куда хочу поехать. Его пристальный взгляд скользит по моему лицу, и мне кажется, что он понимает все, что происходит у меня внутри: обычная усталость после уроков и бесконечная пустота от того, что осталась одна, когда он ушел. И да, самое главное – мигрень пятой категории, которая вызывает тошноту и от которой кровь отливает от головы.
Назарет кивает в сторону пассажирского сиденья, и я проскальзываю в машину, прислоняюсь головой к окну и закрываю глаза. Он не включает музыку и не произносит ни слова. Он просто ведет машину, позволяя мне отдохнуть. Головная боль, однако, становится только хуже. Мой желудок сжимается, и я пытаюсь сосредоточиться на дыхании и остановить рвотные позывы.
Машина наконец-то тормозит, и, когда я открываю глаза, солнечный свет становится настолько ярким, что на мгновение ослепляет. Я все равно выбираюсь из салона и следую за Назаретом к старому крошечному фермерскому дому небесного цвета. Голова словно свинцовый шар, а ноги двигаются так, будто к ним прикреплены пятикилограммовые гири.
Назарет открывает передо мной дверь своего дома. И звук скрипнувших петель, словно отбойным молотком, бьет мне по черепу. Мир сужается, и темнота начинает смыкаться вокруг меня. Я останавливаюсь у подножия лестницы, отказываясь идти дальше.
– Ты всегда желанный гость в моем доме, – говорит Назарет, и мне становится легче. Людям всегда нужно быть осторожными в том, кого приглашать в дом, потому что, как только ты смиряешься со смертью, то проигрываешь и битву, и войну.
– Почему ты со мной дружишь?
Я не совсем понимаю, почему задала этот вопрос, но все же он прозвучал. Как будто я потеряла контроль над собой.
– Имею в виду, что другие люди не хотят быть моими друзьями, так что… Почему?
– Потому что ты – это ты, а я – это я. Вместе нам хорошо. И ты, ко всему прочему, никогда не спрашивала, кто мой настоящий папа и почему мы с мамой переехали сюда. И никогда не спросишь. Ты принимаешь меня таким, какой я есть. Ничего больше. И никак не меньше.
Он никогда не говорил мне этого раньше.
– Джин твой настоящий отец.
Назарет одаривает меня одной из своих редких странных улыбок. Мое сердце на мгновение замирает, отчего мне становится и радостно, и грустно одновременно.
– Входи, пока не потеряла сознание.
Запах готовящейся еды, доносящийся с крошечной кухни, кружит мне голову, и я падаю. Все звуки заглушаются из-за ужасного рева в ушах. Я неуверенно поднимаюсь на ноги, но тут же чувствую чьи-то руки на своем лице. Добрые темные глаза матери Назарета пристально смотрят в мои, и, хотя я не слышу, что она говорит, читаю по губам.
– Тебя будет тошнить от еды?
Я киваю и едва различаю ее слова, как будто она блеклый голос плохо настроенной радиостанции.
– Давай сделаем так, чтобы тебе стало лучше, и уложим тебя в постель. Я кое-что вырастила специально для тебя.
Грир берет меня за руку и ведет через парадную дверь в свой садовый домик. Там я сажусь за столик, который она использует для горшков и пересаживания своих цветов и растений. По другую сторону от меня сидит Назарет. Он аккуратно работает пальцами с бумагой для самокруток.
После этого встает, берет зажигалку с верхней полки, заполненной тоннами растений в горшочках – в основном всякими пряностями, – и садится на скамью рядом со мной. Он закуривает и осторожно выпускает дым в мою сторону. Назарет продолжает вдыхать и выдыхать, пока вокруг меня не образуется облако.
Я закрываю глаза и вдыхаю странный запах. Почувствовав небольшое давление на руке, я приоткрываю глаза, чтобы взять косяк из пальцев Назарета. Подношу его к губам и вдыхаю. Мои легкие, кажется, вот-вот взорвутся.
* * *
Звук открывающейся двери заставляет меня перевернуться на кровати Назарета. Я открываю свои тяжелые веки и поднимаю голову. Мой сон был глубоким и спокойным, конечности стали ватными, но это приятное чувство. Копна непослушных рыжих волос появляется в дверном проеме. Это Джесси. Он подносит мобильник к уху и шепчет:
– Да, она здесь. Ви, это твой папа.
В комнате темно из-за плотных штор, и я бросаю взгляд на электронные часы на комоде. Уже семь. Моя голова бессильно падает на подушку. Папа. Я забыла позвонить ему. Протягиваю руку и показываю пальцами «дай мне трубку».
– Держи, – Джесси выглядит виноватым, когда протягивает мне телефон. – Извини, что разбудил тебя, но твой папа очень волновался. Ему было недостаточно услышать, что ты здесь.
– Не надо извиняться, – мой голос охрип от сна. – Я хочу поговорить с ним.
Я должна была позвонить ему раньше или, по крайней мере, попросить Назарета написать ему, но даже не подумала об этом из-за боли. Скорее всего, мой мобильник так и лежит в рюкзаке на полу в машине Назарета.
Джесси уходит, и я потягиваюсь, поднося телефон к уху.
– Привет, пап.
– Эй, – он пытается скрыть беспокойство, но дрожащий голос выдает его. – Как дела, орешек?
– Лучше.
– Мигрень?
– Да.