— Хорошо, когда ты так в себе уверена, — улыбнулся дракон.

— А иначе никак…

Двое стоят на крыльце. Замер у ног здоровенный страж-кот, крупнее большой рыси, с густыми кисточками на ушах. Звенят в саду детские голоса.

А в мастерской Клары замер под бронзовым колпаком сиреневый кристалл размером с мизинец взрослого человека.

Он ждёт.

* * *

Чародей по имени Гент Гойлз вышел из дома Клары Хюммель-Стайн, довольно улыбаясь, словно достигнув невесть чего. Он выглядел человеком, добившимся желаемого, — шагал весело, чуть не вприпрыжку и даже насвистывая, что магу его положения и вовсе никак не пристало. Если бы Клара видела господина Гойлза в этот момент, она бы насторожилась — самое меньшее.

Но Клара, к сожалению, его не видела.

Ан-Авагар, эльф-вампир из гнезда Эйвилль Великой

Чёрное и серебряное. И капля красного. И волосы цвета молодого льда, развевающиеся по ветру. И пьяное, ни с чем не сравнимое чувство лежащего перед тобой беспомощного, распятого мира, покорно ожидающего, когда ты вступишь в свои права.

…Этот уголок Упорядоченного он выбрал почти случайно. Матерь-Эйвилль, Эйвилль-прародительница, сделавшая его тем, кем он стал — то есть существом истинно бессмертным и совершенным, — велела искать «что понезаметнее».

Он нашёл.

Впереди его ждало ослепительное счастье, какое никогда не будет доступно никому из живого двуногого скота. Счастье упиваться их страхом, ужасом, криками и мольбами. Никакие палачи, никакие убийцы-расчленители и прочие, пока остаются скотом, не способны понять всю высоту наслаждения чужой болью и своей властью — властью причинять эту боль.

Но это ощущение, хоть и далёкое от всей полноты, всё же не было полностью чуждо пище. Среди них тоже попадались умеющие извлечь пусть грубое и мелкое, но удовольствие — из страха и страдания других. И, если бы всё отличие вампира от его ходячей еды состояло лишь в этом, едва ли его раса могла с полным правом претендовать на звание «истинно высшей».

Существо в чёрном и серебряном звали Ан-Авагар, и когда-то он принадлежал к роду эльфов. Когда-то — до встречи с великой Эйвилль, показавшей ему совершенно иной путь.

…Он умел чувствовать и ощущать. Эйвилль оставила ему немало из привычных скоту удовольствий, разумеется, подняв их на совершенно новую высоту. Ан-Авагар умел ценить изысканную кухню и тонкое вино, его тело не лишилось способности к плотским радостям. Наивен и глуп полагающий подобных ему «живыми мертвецами». Напротив, они — единственные истинно живые, победившие смерть, поставившие её себе на службу.

Охотиться — это наслаждение. На-слаж-де-ни-е. Он проговаривал это по слогам, катал слово языком во рту, словно кусочки сладкого. Когда за ненадобностью отмирают многие другие чувства — стыд, сочувствие, сострадание и так далее, — но остаётся некая память о них, кроме лишь наслаждения, это очень удобно. Ты «помнишь», что чего-то делать было «нельзя», но теперь это «нельзя» осталось лишь в туманной памяти.

Страх, однако, никуда не делся. И это было хорошо. Чтобы выживать, нужно бояться, хотя бы для того, чтобы не лезть куда не следует. Кроме того, без страха, без опасности проигрыша Наслаждение потеряло бы часть своей остроты. Причём очень важную часть.

Поэтому он то забивался в самую глубь неприступных гор, то, напротив, охотился чуть ли не средь бела дня на людных площадях. В пределах одного мира он не оставался также — спасибо великой Эйвилль, спасшей его от безрадостно-смертного существования.

Когда-то он, как и сама Великая, был эльфом. Эльфом из тех, чей век долог, но всё же конечен. А когда живёшь несколько столетий, умирать становится как-то совсем уж не с руки, ведь верно?

Поэтому умирать Ан-Авагар не собирался. Ни тогда, ни тем более теперь. Великая Эйвилль указала ему путь, и она же даровала средства. Подарила ему не только бессмертие, настоящее, всамделишное бессмертие, но также и открыла ему тропы между мирами. Чем он мог отплатить за поистине бесценные дары? Только преданностью и поклонением.

Разумеется, до тех пор, пока Эйвилль оставалась сильнее его.

Гибель её он ощутил тотчас, жгучая судорога боли, волна мгновенно накрывшего обессиливающего ужаса. Конец Великой был поистине страшен, понял Ан-Авагар. Она встала поперёк дороги у неодолимой силы — и закономерно проиграла.

Оказалась слабой, как нетрудно понять. Потому что выходить на бой с непобедимым врагом есть не храбрость, а глупость, всегдашний спутник слабости.

Сейчас, правда, он старался не вспоминать, что сам тогда чуть не заплакал — конечно, не настоящими слезами, призраками слёз, давно и прочно угасшей их памятью. Ему было больно — но недолго. Грустить и печалиться он не стал. Эйвилль Великая занимала высокое положение при дворе ужасного и всемогущего Хедина, прозываемого Познавшим Тьму, единственного во всём Сущем, кого страшился каждый и любой вампир.

Что ж, когда-то Эйвилль что-то занимала, а теперь — нет. И Ан-Авагар недолго думая отправился восвояси, в одиночное странствие, открывать новые миры и солнца, искать, где лучшая добыча и где у неё самая сладкая кровь.

Ему сопутствовала удача. От природы ловкий, гибкий и осторожный, Ан-Авагар быстро научился выживать в странной и пугающей Межреальности, так что теперь он умел и найти тропу, и устроить на ней засаду, и одолеть того, кто слабее, — как, впрочем, и вовремя убраться с пути тех, кто сильнее. Таковых было немного — древние сущности, когда-то владычествовавшие над столь же древними мирами, но потерявшиеся, запутавшиеся, чародейством или ещё как-то изгнанные из вековых логовищ и с тех пор так и бродящие вечными путями Межреальности, никому не нужные, но по-прежнему голодные и очень опасные.

Охотиться на них тоже станет наслаждением — как только он, Ан-Авагар, сделается хоть чуть-чуть сильнее. А он становится сильнее — с каждой жертвой, которую он не просто «попробовал», но которую осушил до дна, оставив лишь пустую оболочку мумифицированной плоти.

Правда, такая сила, относительно легко обретаемая, легко и расходовалась, зачастую — на пустяки. Чтобы сделаться таким, как Эйвилль — хотя бы таким, как Эйвилль! — требовалось много, много большее.

Требовалось убийство и «опустошение» более сильных, чем ты сам. И чем выше ты поднимаешься по ступеням незримой иерархии, тем меньше тех, кто и впрямь сильнее тебя, всё труднее их находить — и всё труднее одерживать верх. Поэтому требовалось логово, лежбище, простой и незамысловатый мир, желательно — с обилием неграмотных пейзан, здоровых и крепких, со сладкой молодой кровью, могущих служить достойной пищей. Требовались и гхулы, и гуунхи — то есть безмозглые рабы-зомби, и младшие вампиры, созданные самим Ан-Авагаром, охранять его покой и сон, пока он станет готовиться к настоящим схваткам с более сильными.

Создать всё это — требовались немалые усилия и время. Впрочем, Ан-Авагар никуда особенно не торопился. Времени у него, сказать по правде, имелось с преизбытком, фактически — вся вечность.