чтобы уходил. Увидев Лизу, он набычился и сплюнул, но послушался, потрусил прочь.

Мы с Лизой замерли друг напротив друга.

— Привет, — сказал я.

Лиза ринулась навстречу, обняла меня. Я так и остался молча стоять. Что это? Зачем? Я сосредоточился я на ее желаниях: обнять и не отпускать. Больше всего на свете она хотела, чтобы я был в ее жизни.

— Прости меня, — всхлипнула она.

«Бог простит», — подумалось мне, но я промолчал.

Она прижалась тесно-тесно.

— Я… не могу без тебя.

Я осторожно взял ее за руки, отстранился и сказал:

— Можешь, Лиза. Мало того, тебе без меня будет лучше, и ты сама это понимаешь. Вот сейчас перетерпишь — и все наладится.

Ненавижу женские слезы! Но Лиза избавила меня от них, посмотрела с тоской, обняла взглядом.

— Я тебя… Люблю. Я осознала, какую совершила ошибку.

Вот теперь — мне бы не сорваться, не сграбастать ее и не уволочь в пещеру, как первобытный человек. Она ведь не лжет. Вздохнув, я по возможности спокойно прочел ей лекцию об эндорфинах, что они заставляют влюбляться людей, которые совершенно друг другу не подходят, и, если не идет, правильнее переломаться на начальном этапе отношений, чем мучиться всю жизнь.

Только бы она не начала канючить и истерить!

Не начала, опустила голову, убрала руки в карманы, скривилась. Она злилась, что ее отвергли, но, когда ехала сюда, не исключала такой вариант и была более-менее готова. Сейчас больше всего на свете ей хотелось врезать мне за пережитое унижение. Это хорошо, это правильно. И ничего она не осознала, и не раскаялась, а просто хотела, чтобы было хорошо, как раньше.

— Езжай домой, Лиза. Все кончено. Я не держу на тебя зла.

Я развернулся и зашагал прочь. Хотелось бежать от своих желаний, чтобы не проявить малодушие, все-таки мало времени прошло, и не заросли те места, откуда я с мясом вырывал узы, нас связывающие.

Парней я догнал, когда они входили в квартиру. Все налетели на Микроба, жали ему руку, подбадривали и, предупрежденные мной, не расспрашивали о личном, вели себя так, словно он не прыгал с моста и в дурке лежал, а просто болел. Федор ждал меня, пожал руку, и мы вышли на балкон.

— Ты как? — спросил я.

— Да рубит еще от транков.

Я подробно описал, как лечиться с помощью внутреннего огня, Микроб прямо здесь попытался его разжечь, но лишь вспотел. Видимо, те же транквилизаторы не давали душе развернуться, и так быстро их из организма не выведешь, они накопительного эффекта.

— Мне Погосян донес, что к тебе Лизка приехала, — сказал Микроб. — Надеюсь, ты не помирился с этой дрянью?

Я мотнул головой.

— Нет, держусь. И не помирюсь.

— Ломает? — грустно констатировал Микроб.

Кивнув, я подумал, что вот еще одно подтверждение наркоманской природы любви: переломался, вроде отпустило, увидел объект привязанности (получил дозу) — и снова больно. И не в силе/слабости духа здесь дело — в зависимости от существа. «Чингиз-хан и Гитлер купались в крови, но их тоже намотало на колеса любви». Хотелось нажраться, но делать я этого не стал, а просто завалился спать, благо после адских нагрузок спать хотелось всегда.

7 мая 2024 г, Михайловск

Перед выходом на поле Димидко увидел, что мы расслабились, и устроил нам прокачку, напоминая матч с «Нефтяником», когда противник нас недооценил.

А я это еще с прошлой жизни помню, джиу-джитсер наш, тренер Ризваныч, все время напоминал, что даже самый захудалый противник может держать козырь в рукаве.

Но парни слушали да ели, многие били копытами — в поле рвались, уверенные в быстрой победе.

О, как нас встречали трибуны, когда мы выбегали в поле! Давно такого беснования не видел. Все-таки мы выросли в глазах болел, одолев превосходящую в мастерстве команду, да без одного из лучших игроков. Сегодня Микроб тоже не вышел, но я был уверен, что Гусак справится, уверенности и безбашенности ему было не занимать.

Когда начали выбегать тюменцы в традиционной для гостевых матчей форме — черных трусах, черных футболках с эмблемой на груди, наши болелы даже их не освистали, чтобы силы не тратить. В этой реальности команда звезд с неба не хватала, но все-таки уверенно держалась в Первой лиге.

Черный цвет визуально уменьшает предмет, а когда и сами футболисты не великаны, то выходило, что наши в бело-серебристом по сравнению с гостями — просто богатыри.

И то ли показалось, то ли так и было, но гости будто заранее смирились с поражением. Они, конечно, не сели на траву в ожидании конца матча, но и не рвали жилы и не особо огорчались, когда пропускали мяч. А мы дома и правда хорошо рубились. И болельщики на трибунах — наш двенадцатый игрок на поле. В общем, было у нас очевидное преимущество.

И стало понятно, почему Саныч нас накачивал на установке. Он боялся, что парни будут лениться, не добегать, не доигрывать эпизод, не биться за мяч. Мол, ну отдали мяч, ну ошиблись — сейчас без нервов и всякого напряжения вернем его, исправимся. Не попали по воротам — забьем в следующий раз.

Не знаю, как это было видно с трибун, но я видел так, и этот нездоровый пофигизм передался мне.

Подобрав медленно катящийся к воротам мяч, я сделал пас левому крайнему, Гусаку. Он остановил мяч, пропустил мимо очередного «геолога», изящно переправил круглого на другой фланг. Причем делал он это без напряга, играючи, будто танцуя.

Еще два таких точных паса, и вот уже почти все наши вблизи их штрафной площади. Но вместо игрового азарта они начали лениво перепасовываться, лишь изредка выстреливая собой в промежутки между защищающимися, а потом возвращаясь в линию. Даже Погосян тормозил! А ведь никакой жары, как в Фергане перед дождем!

Димидко бегал туда-сюда вдоль стадиона и орал, махал руками. Я крикнул защитникам, чтобы хоть они показали класс, и Матвеич с Колесом побежали, Думченко рванул следом.

У нас в центральном круг остался один Клыков! У него вообще импровизировать получалось не очень, но на своей позиции он отыгрывал отменно.

Защитники наши почувствовали слабину противника и устремились в атаку, чтобы забить редкий для них гол. Матвеич и Колесо так вообще были напами и молодость вспомнили, утирая носы молодняку. Еще в центр сместился скоростной Бурак. Что ему делать в толкучке у ворот? А вот если вдруг мяч отскочит и тюменцы попытаются устроить быструю атаку, как когда мы забили третий гол в Фергане, так Бурак как раз догонит мяч, отберет, а в крайнем случае дернет за футболку или просто завалит противника подножкой. Ну и пусть желтая карточка, зато опасности нашим воротам не будет.

Опасности и не было, и я чувствовал себя зрителем.

Наши прошли по флангу, выбили мяч на угловой. Тут же разыграли, кинули верхом в штрафную… Погосян! Удар…

Трибуны взревели, предвидя гол. Но нет, мимо — мяч пролетел в метре от штанги.

Теперь тюменцы подавали от ворот. Но только выбили — тут же Матвеич с Колесом кинулись на одного, стиснули в коробочку, мяч отобрали, и снова все наши впереди пытались взломать оборону.

Удар издали! Ну? Я вытянул шею, но не увидел, что там.

Штанга, черт! Мяч отлетел в поле, и снова началось плетение футбольного кружева со смещением, сменой мест, рокировками всякими, с крестным ходом с оставлением мяча… О, уже и пяточки пошли.

Вальяжный футбол, блин, и академики с тросточками!

Правильно тренер на нас собаку спустил. Правда я ни при чем, потому что в воротах. Или мне тоже вперед пойти? Типа создать численное преимущество на локальном участке поля? Димидко оглянулся, ткнул пальцем мне в грудь, напоминая об опасности счета, и что если вдруг кто ошибется, то последний — я. Погрозил кулаком для острастки.

— Игра заканчивается, когда свистнет арбитр, — орал он. — Так что не дай вам футбольный бог расслабиться на последних минутах! Ой, что я тогда устрою…

Выходили на второй тайм под редкий свист, гул и нестройные кричалки «Нужен гол! Нужен два! Нужен Кубок УЕФА!» А то мы не знаем, как нужен гол! Или два! Дома же играем, тут сам бог велел, преимущество тотальное, а мяч в ворота не идет. Бывает такое, потому что мяч круглый, а поле прямоугольное, а в воротах еще огромный парень с длиннющими руками. Кажется, если раскинет их — от штанги до штанги достанет.

Но накачка, как обычно, чуток помогла. Наши забегали резвее. Резко активизировались фланги. И как бывает в такой игре — наши забили внезапный гол. Пяти минут не отыграли — а уже гол! Причем все было стандартно. Защитник кинул мяч направо, несущийся во весь опор правый крайний, Бурак, тут