Когда пыль осела, из «Лэнд Крузер Прадо» вышел лысый как колено казах средних лет с аккуратной бородкой и глазами, как будто накрашенными для сценической роли злодея. Одет он был в китель и форменные брюки пустынной расцветки «триколор дезерт». Такие обычно носили натовцы в Афганистане и Ираке. Воротник-стойка с застежкой-липучкой защищал шею от натираний ремнем мощного армейского бинокля со встроенным дальномером.

То, что казах увидел в бинокль, напомнило ему Нью-Йорк. Кто бывал там, обращал внимание, что красиво только в самом центре Большого Яблока — в районе Центрального парка, Бродвея и Уолл-стрит. Километр в сторону и — начинается какая-то Албания: разруха, дикое количество мусора, разбитый, латаный-перелатаный асфальт, на каждом углу бомжи. Узкие неухоженные тротуары, везде какие-то сомнительные киоски… Вот и Маалюля создавала такое же впечатление: заброшенная дорожная инфраструктура ясно давала понять, что апокалипсис уже случился и все словно бы находятся в фильме-катастрофе. Мусор везде — на обочинах, на тротуарах, в переулках. Особенных красок добавляли кучки бездомных, сидящих на камнях и провожающих чужеземцев недобрым взглядом. Жуткие букеты из проводов на столбах, граффити, покосившиеся ржавые заборы, облупленные неухоженные известковые избушки…

Из остановившегося рядом пикапа «Хайлюкс» вышел молодой сириец, одетый точно так же, но с черной чалмой на голове. Он тоже приложил к глазам окуляры бинокля и произнес:

— Маалюля! Еще более прекрасная, чем я себе представлял!

— Что в ней прекрасного, аль-Джуляни? — возразил казах. — Город как город.

Эту фразу подхватил начальник службы безопасности группировки Ахмад аль-Гизаи, сидевший в только что подъехавшем пикапе «Лэнд Крузер» с зенитной установкой ЗУ-23.

— Город христианских монахов и монахинь! Они заплатят за это!

— Ахмад! Канадец ясно сказал — Маалюлю не трогать! — возразил тридцатидвухлетний главарь группировки Абу Мухаммед аль-Джуляни. — Ее считают священной.

— Это кто считает? — недобро рассмеялся аль-Гизаи, подкуривая сигару. — Неверные собаки?

На этот вопрос у Абу Мухаммеда ответа не нашлось. Он стиснул зубы и посмотрел в сторону Маалюли.

— Всех христиан нужно пустить под нож! — напирал аль-Гизаи.

Главарь достал свой боевой тесак с двойным кровостоком и посмотрел в его зеркальное лезвие на свое отражение:

— Нож — это хорошо, но канадец указал на то…

— Мы мусульмане! — выкрикнул аль-Гизаи, нервно выхватив сигару изо рта. — И никто не вправе указывать нам! Я мусульманин! Это моя земля…

В мгновение ока звук легированной стали разрезал воздух, и английская сигара в руке аль-Гизаи оказалась разрубленной пополам.

Аль-Джуляни со спокойствием удава спрятал кинжал в ножны и посмотрел на хлопающего глазами начальника безопасности.

— Ты забыл, что это и моя земля. И что нам делать, здесь решаю я… Пока не приехал канадец.

— Да я… — замялся испуганный Ахмад. — Я просто люблю свою родину.

— Вот и хорошо, брат, люби, — спокойно продолжил главарь. — Что с предателем?

— Шафьюизу я подстрелил лично, — ответил аль-Гизаи, полный служебного рвения.

— Ты видел его труп? — поднял брови Абу Мухаммед.

— Братья слышали, как машина, которую он угнал, подорвалась на мине. А потом видели саму машину. Она разорвана в клочья.

— И что это означает?

— Это значит, что его кости достанутся шакалам, — засмеялся Ахмад.

— Ты видел труп? — настойчиво повторил главарь.

— Нет, но… Даже если он выжил, его застрелили сторонники Асада.

— А если не застрелили?

— Думаю, ему хватило и мины. Он же не шайтан…

— Ладно, — тряхнул головой Абу Мухаммед. — Сейчас дождемся Абу Хамзу и соберем военный совет.

* * *

Чуть более чем через час командиры отдельного формирования «Джебхат ан-Нусры» собрались в огромном бедуинском шатре. Лысый казах аль-Казаки открыл большой армейский ящик и посветил вглубь мощным фонарем. Луч света прошелся по бокам 155-миллиметровых бинарных снарядов М687 с зарином…

— Братья, мы собрались здесь, чтобы принять правильное решение! — начал аль-Джуляни. — Идти на Маалюлю или все-таки не идти.

— Идти! — крикнул нетерпеливый аль-Гизаи.

— Идти, — взвешенным тоном молвил аль-Казаки, сидевший у открытого ящика со снарядами.

— Надо идти, — подтвердил один из полевых командиров «Ан-Нусры», чеченец Абу Хамза.

— Вы хотите идти! Вы предлагаете напасть на святыню? Для этого должны быть веские основания. Убедите меня в этом, — твердо сказал главарь.

— Они заслуживают смерти! — закричал аль-Гизаи.

— Только и всего? — иронично спросил Мухаммед. — Это не основание.

— Абу Хамза перехватил караван, выходящий из Маалюли, — доложил аль-Казаки главарю группировки, — и кое-что там нашел…

Чеченец Абу Хамза аккуратно достал из ящика артиллерийский снаряд:

— Смотри, брат. Это ХМ 736 калибра 203,2 миллиметров. Он снаряжается отравляющим веществом VX-2. Кроме того, здесь осколочно-химические мины для минометов.

Аль-Джуляни угрюмо смотрел на эту презентацию запрещенного во всем мире оружия.

— Ты хочешь рассказать мне, что такое химическое оружие, брат?

— Мы хотим сказать, брат, что они хранят оружие наших врагов! — вклинился аль-Казаки. — У тебя еще есть сомнения, почему нам нужно взять Маалюлю?

— Но у нас есть другая задача — помочь братьям-мусульманам в городе эн-Небк Каламунского района. Их окружила армия Асада, — сказал главарь, испытующе глядя на подчиненных.

Он, конечно, был готов отдать приказ напасть на Маалюлю, но почему-то упорно хотел доказательств от своих командиров, словно этим снимал с себя ответственность или, наоборот, убеждал себя в правильности давно принятого решения.

— Это оружие собирались применять против нас! — Аль-Казаки взял у Абу Хамзы 155-миллиметровый снаряд и поднял его на уровень глаз своего командира. — И это не последнее оружие в Маалюле! Я чувствую!

Сириец Абу Мухаммед аль-Джуляни был сыном инженера, а его мать преподавала географию. Он учился в Университете Дамаска, когда начавшаяся иракская война заставила его бросить учебу и пойти воевать за веру. Нападать на Маалюлю для сирийца — все равно что для любого украинца напасть на запорожскую Хортицу.

Но что превращает истинного патриота, воина, храброго мужчину в бандита? Когда личные, подчас меркантильные интересы становятся выше зова предков, выше религии, выше всего того, благодаря чему ты появился на свет, развивался и рос!

Абу Мухаммед был бандитом, он имел свой личный интерес, хотя его недалекие подчиненные не замечали этого.