Дома села за инструмент, очень хотелось играть. С Аней говорила немножко, но думала о своем, невпопад отвечала. В постель забралась довольно рано. Сейчас стараюсь заснуть.

Домашние затеяли прогулку с пикником в лесу, решили дойти до деревни Сьяново, там хорошее озеро и большой лес, но внезапно повернули в луга к поселку журналистов. Здесь, на просторе, посреди небольшой рощицы, и затеяли пир. Разложили бутерброды, открыли напитки. Тетя Туся хозяйничала, не умолкая ни на минуту.

С нами был Дима. Сегодня он оживленный, все время говорил с Аней. Даже обидно стало. Попыталась вмешаться в их разговор, но сестрица так полыхнула на меня глазищами, что я отлетела в сторону.

— Как твои этюды, деточка? — полюбопытствовала тетя Туся.

Отговорилась. Лежала и в небо смотрела. Взгляд начинает бежать в вышину и, кажется, вот-вот достигнет сокрытого, тайного. Папа читал книгу, мама собирала цветы. Я спросила:

— А ты когда-нибудь писала стихи?

— Все пишут, — уклончиво ответила мама.

— Я не пишу.

— Влюбишься и напишешь.

Я снова смотрела в небо. Могла бы сказать, вот и влюбилась, а стихов не пишу. Впрочем, так ли уж верно, что я влюблена?

— А папа писал?

— Спроси у него.

Но я задала ему вопрос более каверзный. Что такое смерть? Как он относится к смерти? Папа взглянул на меня удивленно. Смерть — это некий предел, черта, через которую каждому приходится переступать, ответил он. А что за этой чертой, за этим пределом? Есть ли другая форма существования? Это не важно, ответил папа. Если она и есть, то не имеет связи с нынешней, а это все равно, что нет. Значит, если умирает близкий человек, ты никогда и нигде больше не встретишься с ним, даже если отправишься следом? Возможно, возможно, ответил папа. Впрочем, он не ручается. Не ручается за то, о чем не имеет ясного представления. Ты не имеешь представления о смерти, папа? А что тебе, собственно, взбрело в голову, Маша? Никто не имеет о смерти ясного представления, и слава Богу. Он снова уткнулся в книгу. Тетя Туся взволнованно с ним шепталась, а папа заключил спокойно: «Взрослеет».

Итак, я взрослею. Меня занимают сложные вопросы. Впрочем, так ли занимают? Ожидала я от папы вразумительного ответа? Получила его? Не получила и не ожидала. Папа лежит на траве и читает, он может лежать и читать часами. Мама собирает цветы молча. Можно собирать цветы и молчать веками. Что дальше? То ли самое отражает их душа? Душа папы — спокойное чтение, душа мамы — молчаливый сбор цветущих растений. Мир и покой, молчание. Мои вопросы о стихах и о смерти не просто вопросы любознательной девочки. Что-то другое. Возможно, мне хотелось всколыхнуть это благообразие, стать возмутителем спокойствия. Не получилось.

Он рассказал про книгу.

Девочка живет в большой дружной семье. У нее безмятежное детство. Она способная, от нее ожидают многого. Влюбчива, часто увлекается. Но вот она взрослеет, и жизнь предстает во всей сложности. Обнажаются проблемы в семье. Способности так и остаются в задатках. Влюбчивость оборачивается тем, что она не в силах полюбить по-настоящему. Словом, драма. Интересно, в какой мере эта книга связана с жизнью Алексея? Вероятно, в немалой.

Мы вышли на участок. Тут есть два-три места, откуда видна улица. Я глядела опасливо. Не заметил бы кто! У меня уже накопилось столько тайного, что не представляю, как это может открыться.

18.00. Если быть точной, то сейчас 18.07. Я и жизнь в дневнике округляю. Не дается она слову, на бумаге выходит нечто иное, более гладкое. Я вот сейчас перечитала последние записи и нашла, что по ним трудно представить Алексея. Нет его портрета. Что толку описывать цвет волос, фигуру, глаза. Нужна метафора. Это правильно, например, что Стасик Потапов похож на птичку. Но не всегда подберешь такое прямое сравнение. Мама тоже порой напоминает мне птицу, особенно когда вижу ее профиль. Большую черную птицу, устремившую отрешенный взгляд в никуда. Дедушка со своей маленькой седой головой и прекрасной осанкой похож на вельможу с литографии прошлого века. Еще точнее, просто на литографию. Именно литографии нашего дома, не масло, не фарфор и не бронза, связаны у меня с образом дедушки. Самый верный признак тети Туси — постоянное поблескивание ее очков. Когда тетя Туся дома, все комнаты наполняются взблескиванием и речами, тоже как бы взблескивающими. Блеск суховатый, педантичный. Ну а папа? Когда он угрюмый, похож на камень, висящий над обрывом. А когда оживлен, почему-то напоминает запорожца, пишущего письмо турецкому султану. То же размахивание руками, жаркие сумбурные речи... Аня — то волчонок, то ласковая покорная собачонка...

Кого же напоминает мне Алексей? Он просто напоминает. В этом вся суть. Мы словно встречались с ним в прошлой жизни, а теперь я стараюсь его разглядеть, узнать. Кого же напоминает мне Алексей? Он напоминает.

Сегодня я философски настроена.

Утро. Сегодня летала во сне. Счастливый такой сон!

Был летний вечер, закат. Вдали белый, в отчетливых искрах замок, зелень холма. Все очень ярко, как на картине. И я лечу, отрываюсь от земли понемногу, все выше и выше. Какое счастье! Хочется петь. Но что-то подсказывает в глубине сознания, что это сон. Пускай, говорю я себе. Если сон, то сейчас, достигнув границы тени, я не почувствую светового всплеска. Вон там яркий коридор заката. Я подлетаю, пересекаю эту черту и... вся ослеплена медным горением! Выхвачена из темноты солнцем, как блестящий самолетик! Вот вам и сон...

Счастье, испытанное во сне, переходит в явь. Так радостно вспоминать! Буду ждать следующего полета.

21.00. Я в Москве. Дедушка достал билеты на французский фильм, и мы всей толпой ходили. Картина пустая, сплошная стрельба, убийства. Я устала и ничего не поняла. Так разболелась голова, что мама решила остаться со мной в Москве, остальные отбыли на дачу.