Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто там? – раздался спереди удивленный, но знакомый голос.
Послышался легкий шум, потом скрип. Впереди обозначилась светлая щель, и Младина увидела еще один дверной проем – из сеней в саму избу. На пороге стояла женщина, и гостья узнала Угляну.
– Это… я… – пробормотала Младина, от всех потрясений едва способная сейчас вспомнить свое имя.
– Ты? – Угляна отступила от порога, чтобы свет от лучин внутри избы дал ей лучше рассмотреть гостью. – Младинка? Как же ты так рано?
– Разве рано? Дозволишь ли войти? – спохватилась девушка.
– Я… тебя к рассвету ждала, – обронила волхвита, удивленная, казалось, не менее гостьи. – Ты что, с утра в путь снарядилась?
– Нет. – Младина вошла и опустила узелок на лавку, но сесть без приглашения не смела, хоть и ныли ноги. – Вечером и пошла, как полагается.
– Но как же ты так быстро добралась?
Младина понимала ее удивление: путь неблизкий, от Заломичей до избушки волхвиты – больше чем полдня, не зря же другие девушки тратят на него целую ночь и даже при удачном исходе достигают цели только на рассвете. А она управилась вдвое быстрее.
– Меня… проводили.
– Кто? – Угляна подняла брови. – Нельзя же…
– Я не знаю их! – выкрикнула Младина. – Они сами появились. За оврагом, после Велесова пса… Сперва старик седой, потом женщина, красивая такая, а потом… тур.
– Тур? – Брови Угляны поднялись еще выше.
– Да… И еще та женщина сказала, что он мой брат… – закончила Младина, осознавая, как нелепо все это звучит.
Угляна помолчала, потом села на лавку. Младина боялась, что волхвита посчитает ее слова наглым враньем, но та, похоже, приняла их за правду. И эта правда ее поразила.
– Вот оно что, – чуть погодя произнесла она, найдя наконец объяснение этим чудесам. – Значит, вспомнили про тебя… Я знала… знала, что вспомнят рано или поздно. Таких не бросают…
– Кто – вспомнили? Каких – таких? И кто бросил? Духи?
Здраво рассуждая, это было единственное объяснение.
– Можно и так сказать. – Угляна сдержанно кивнула. – Духи…
– Значит, я должна стать волхвитой? – дрожащим голосом выговорила Младина, будто приговор самой себе.
Сейчас, при виде избы, в которой уже не раз бывала, и знакомого лица Угляны она осознала, что чудесное путешествие через ночь служит подтверждением ее самых тревожных, самых неприятных опасений.
– Стать волхвитой? – Угляна удивилась ее вопросу. – Ты зачем пришла-то?
– Чтобы твоей выученицей стать? – в свою очередь спросила Младина.
– А зачем тебе?
Это настолько неожиданный вопрос, что Младина растерялась. Зачем? Да разве ей это надо? И разве ее надо об этом спрашивать, а не духов, которые с самого начала весны не дают ей покоя?
– Не знаю…
– Не знаешь? – так уверенно уточнила Угляна, словно имела в виду какое-то вполне определенное знание.
Младина лишь помотала головой.
– Ну а раз не знаешь, то и нечего попусту время терять. – Угляна встала с решительным видом. – Коли пришла, покажи, что умеешь, а там видно будет. Раз привели тебя ночью, ночью и за дело принимайся: избу вымети, все вычисти, блины испеки, киселя да каши свари, на стол накрой да меня жди.
Потом взяла с лавки короб и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Шаги ее сразу стихли снаружи, и Младина осталась одна – в старой избушке-развалюшке, где жили поколения волхвов, совершенно одна, почти в темноте, где дрожали два лепестка огня на концах лучин да шептались удивленные чуры…
* * *
Оставшись в одиночестве, Младина некоторое время сидела неподвижно. Внутри и снаружи не раздавалось ни звука, но Младину не оставляло четкое ощущение, что она здесь вовсе не одна! Она вглядывалась в углы, пытаясь рассмотреть, кто же там прячется в тенях, поднимала глаза к темной кровле, будто надеясь увидеть над матицей те глаза, что смотрят на нее.
– Духи вещие, чуры мудрые! – наконец сказала она вслух, рассеянным взором глядя перед собой. – Я не докучать вам пришла – за наукой и помощью. Помогите мне, наставьте, уму-разуму научите. А я вас уважу, кашей и блинами угощу.
Ни один звук не нарушил тишину, но сама тишина изменилась. Теперь она словно ждала чего-то, подталкивала к действию. И Младина принялась за дело. Этой ночью все твердили в один голос, что у нее мало времени, значит, рассиживаться не стоит. Вооружившись найденным у печи веником, она вымела старую золу с очага, нащипала лучины, разожгла огонь и принялась мести пол. Замешала тесто на блины, поставила на печь горшок для каши, а на камни очага – сковороду. В первые мгновения у нее дрожали руки от волнения, хотя все это ей у себя дома приходилось проделывать сотни раз, но дрожь быстро унялась, возникло уверенное чувство, что все получится – и все начало получаться само собой. Младина думала, что же еще ей предстоит – не может быть, чтобы все испытания заключались в печении блинов! Или может – ведь их проходят почти все, самые нерукодельные девки являются из лесу с новым поясом. Если не на первый год, то уж на второй точно. А пока она думала, руки сами исполняли нужную работу.
Вот она поставила горшок с жидким тестом на пол возле очага, поместила сковороду с лужицей льняного масла в пышущие жаром угли, вылила первый черпак. Потом подцепила блин деревянной лопаточкой, перевернула…
– Как вкусно пахнет! – сказал кто-то рядом, и Младина, вздрогнув от неожиданности, быстро повела головой по сторонам.
Голос был женский, и ей подумалось, что это неслышно вернулась Угляна. Но в избушке по-прежнему никого, кроме нее самой, да и голос слишком звонкий, молодой.
– Давненько блинов я не едал! – оживленно поддержал мужской голос. – Ну-ка, дай попробую!
– Я первая!
– Я первый! – перебил третий голос. – Куда вперед батьки полезли?
– Аш пирма! – проскрипел старушечий голос, говоривший по-голядски. – Проляйскит маня!
Языка прежних обитателей этих мест Младина почти не знала, но догадалась, что и голядка хочет первой пробраться к блинам. Точнее, к пару от горячего угощения.
– Не ссорьтесь, на всех хватит! – закричала Младина, стараясь перебить этот хор.
Вот кто незримо наблюдал за ней из тени – духи прежних хозяев этой избушки. Томимые голодом, они наконец перестали прятаться и подали голос.
Сбросив первый блин в деревянную миску, Младина снова налила теста на сковороду. Старуху-голядку, видимо, пропустили вперед: слышалось удовлетворенное бормотание.
– Теперь нам, на-ам! – умолял женский голос помоложе.
Он говорил по-славянски, но и в нем слышалась привычка к голядской речи.
– Сейчас и вам будет, – обнадежила Младина. А потом спросила: – Ты… Рагана? Или та, старшая?