Пока я, вздыхая и неловко ёрзая на скамье, рассказывала всё «от» и «до», лицо Державина становилось всё суровее.

— Почему сразу мне не позвонила?

— Не хотела обременять, — метнула в сторону Тимура злой взгляд, на что он ухмыльнулся и подмигнул мне.

— Ну-ка, поехали, — Державин поднялся, взял меня за руку и поднял на ноги.

Похоже, это у него уже вошло в привычку. Вот так вот командовать мной, словно своей девушкой.

Наспех попрощавшись с Борисом и его женой, Роман повёл меня к своей машине и уже в ней решил устроить взбучку.

— Ты знаешь куда засунь свою гордость? А если бы эти ублюдки тебя изнасиловали или избили?! Совсем, что ли, глупая?!

Открыла рот, чтобы возразить или хотя бы попытаться оправдаться, но так и не смогла выдавить из себя ни слова, наткнувшись на пылающие огни на дне его глаз.

— Надрать бы тебе задницу, да рука не поднимается, — бросил мне раздражённо и повернул ключ в замке зажигания. — Сейчас познакомишь меня со своими соседями.

Задняя дверь неожиданно открылась и в салон ввалился Тимур.

— Я с вами! Люблю веселье! — широко улыбнулся, а я прикусила губу.

Ну хоть вдвоём будут…

Уже у подъезда были слышны крики, свист и пьяный хохот компашки уголовников, что, казалось, пропитали своей пивной вонью весь дом. Я неосознанно притормозила, а Державин зло рванул тяжёлую железную дверь и, взяв меня за локоть, потащил внутрь.

— Эх, надо было таки ствол захватить, — подал голос Тимур, а у меня по спине мурашки побежали от ужаса.

Сомневаюсь, что он имел в виду ствол дерева…

— Да не смеши. Так положим, — зло ответил Рома и я поняла — точно не о дереве.

В полутьме подъезда было страшно и душно. Такое ощущение, что выкачали весь кислород и остался лишь смрад сигарет и пары алкоголя. Это же сколько там эти придурки выпили?

— Иди, Лиля, — услышала над ухом твёрдое Державинское и поняла, что, вцепившись в перила, стою так уже несколько секунд. — Не бойся, маленькая, — видимо, увидев в моих глазах вселенский ужас, смягчился. — Я же рядом. Верь мне.

— Ой, давайте шагайте уже. Вы бы в этой вонище ещё зажиматься начали, — совсем неправдоподобно завозмущался Тим, а я прыснула от неожиданно накатившего приступа смеха.

— Обзавидовался небось? — подколол его Державин, всё-таки отодрал меня от перил и потащил дальше.

Моя улыбка тут же испарилась, когда обнаружила на площадке около семи мужиков, что тут же на нас уставились осовелыми бельмами.

— Опа! А кто это тут у нас такой? Пацаны, гляньте, шмара наша пришла!

Шмара?! Я?!

Внутри загорелся огонёк ненависти к этому ублюдку, но разгореться ему не дали. Кто-то дёрнул меня за руку назад и в мгновение ока я оказалась за широкими спинами Ромы и Тима.

Что происходило дальше — страшно вспомнить. Правда, большую часть времени я простояла, зажавшись в уголке с закрытым ладонями лицом. Невольно вспомнила тот страшный день, когда полиция задерживала Валентина Вениаминовича, а я точно так же жалась в закутке и смотрела в глаза отцу… Под его осуждающим взглядом меня выводили из той квартиры и больше его улыбки я никогда не видела.

— Лялька, девочка моя, ну ты что? — из прострации меня выдернули руки Державина, что подхватил меня на руки и понёс в квартиру, находу передавая мою сумочку Тимуру. — На, достань ключи.

Увидев парней, валяющихся на площадке, стонущих и сплёвывающих кровь, зажмурилась, уткнулась Роме в шею, а он зашептал что-то успокаивающе, но слов я не разобрала. Дверь открылась и Державин зашёл со мной вовнутрь и я, наконец, смогла спокойно выдохнуть.

— Ну всё, я погнал, — Тимур похлопал Рому по плечу и скрылся за дверью, кто-то в подъезде вскрикнул, а меня начала бить крупная дрожь.

— Так, успокойся. Дыши глубже, давай. Лиля! Слышишь меня? — тряс меня за плечи, но я упорно проваливалась в нирвану, словно пытаясь абстрагироваться.

Меня куда-то несли, что-то совали под нос. Глотала воду и не чувствовала её вкуса, а после, когда отрубиться мне всё же не удалось, заплакала.

*****

Такую паническую атаку я видел один единственный раз в военном госпитале. Не помню имя того парня, но он был героем. Из обстрела по минному полю нёс своего раненого товарища, хотя у самого в груди засело две пули. И выбрался. Тело выдержало, излечилось… Но пострадала психика. Причём так сильно, что в армии ему оставаться не позволили. Гребаные трусливые офицеришки, отсиживающиеся в штабе решили, что пацана пора отправлять в утиль. Не представляю, как сложилась его жизнь в дальнейшем, но может оно и к лучшему. Потому как выстрелы слышать он больше не мог. Сразу же впадал в оцепенение и начиналась нечеловеческая паника.

Но там, собственно, к тому всё и шло. «Хэппи энд» на войне случается редко. Почти никогда.

А тут тихая, почти всегда спокойная гражданка*. Что могло произойти с этой невинной, светлой девочкой, чтобы до такой трясучки? Нет, мы, конечно, с Тимом перестарались в своих пояснениях гопникам, что хорошо, а что, мать его, плохо. Но всё же странная реакция у неё. Хотя может это я ничего в этой жизни не понимаю и уже сам не определяю, где оно то самое «хорошо», когда заканчивается граница и начинается «плохо». Всё возможно. Вот только вышколенная годами чуйка подсказывала, что не всё тут так просто.

Страх её, опять же, непонятный. Словно опасается даже не меня, а того, что я могу её обидеть.

— Лялька моя, — прижал к себе всё ещё подрагивающее, хрупкое тельце и по позвоночнику прошёл ток. Только на этот раз не из-за эрекции. Вовсе не из-за неё. — Что же с тобой случилось, Цветок? Кто тебя обидел?

Подняла на меня взгляд омутов бездонных и, тихо всхлипнув, прошептала:

— Я не могу… Не могу об этом говорить.

Значит, я не ошибся. Таки обидели.

И всё. Красным полотном застлан взор и до крошева зубов хочется драть на куски ту мразь, что посмела причинить моей Ляльке боль. Просто расчленить тварь.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне, Лиля, — приподнял её мордашку за подбородок, но девчонка зажмурилась и замотала головой.

— Нет. Не могу… Прошу, не надо…

На мгновение задумался. Может, дать ей немного времени? Или самому всё узнать?

— Посмотри на меня.

Она открыла глаза, несмело взглянула.

— Я не буду тебя мучить, обещаю. Но ответь мне на один вопрос. Ты действительно девственница? Или есть какая-то другая причина, почему не подпускаешь к себе мужчин? — мне нужно это знать. Жизненно необходимо.

— Что? — растерянно захлопала длинными ресницами. — Причём здесь… А-а-а… Нет, меня не насиловали… Не успели.