из медного умывальника и покосился на нос корабля. Его рабы еще спали, сидя, прислонившись друг к другу. Они даже не подозревали, какая радость ждет их сегодня.

Когда он вернулся в каюту, на столике уже лежали сушеные смоквы, козий сыр и лепешки. Крисп с отцом молча принялись есть их: Марцелл запивая разбавленным вином, а Крисп — водой из кувшина. Он ел, не спеша, наслаждаясь мыслями, как объявит рабам о том, что они свободны.

«Сказать им сразу или сначала подготовить их?» — размышлял он.

— Хорошо спал, сынок? — первым нарушил затянувшееся молчание Марцелл.

— Да, — рассеянно кивнул Крисп и, припомнив что-то очень хорошее, с просветлевшим лицом добавил. — Всю ночь мама снилась!

— Я так и понял, — дрогнувшим голосом вымолвил отец. — Ты так хорошо улыбался во сне…

— А ты что — не спал до утра?!

— Да как бы тебе сказать…

Крисп замолчал, решив остановить самую больную для отца тему.

Но тот вдруг сам продолжил ее:

— Ты так долго шевелил губами… что — разговаривал с ней?

— Нет! — покачал головой Крисп, — я… молился.

— Молился? Кому?!

— Ты же сам знаешь, отец…

Марцелл поперхнулся и нехотя уточнил:

— И — о чем же?

— Как всегда: просил благословения у Бога на сегодняшний день, счастливого плаванья, здоровья: тебе, знакомым, императору…

— Не понимаю… — поджал губы отец. — Деций приказал казнить вас, мучить, пытать, жечь! И ты молишься за него?!

— Конечно, — как о само собой разумеющемся, подтвердил Крисп. — Император сам не ведает, что творит. И потом Христос подал нам пример, когда молился за своих обидчиков и тех, кто распинал его.

— Не понимаю я этого… — проворчал Марцелл. — Ну, да ладно! Вот тебе то, что просил! — протянул он исписанный крупными буквами лист папируса.

— Что это? — не понял Крисп.

— Как что? Вольная для твоих рабов!

— Отец!..

— Ладно, ладно, будет тебе!

Марцелл быстро допил вино и показал рукой на кувшин.

— Лекарь вчера сказал, что на корабле уже два человека больны животом. Неизвестно, сколько мы еще будем плыть на одних веслах. Так что поменяй эту воду на свежую! Ну, — поднялся он, — я пойду, пока твой Нектарий не продолжил свой вчерашний спор с нашим жрецом.

— Кстати, а как он? — встрепенулся Крисп, услышав родное имя.

— Если честно, держится молодцом. Но зря сопротивляется! Хотя, конечно, в его ответах есть кое-что, с чем трудно не согласиться, жрец сегодня наверняка одолеет его!

Марцелл с видом победителя покинул каюту, а Крисп сделал из папируса свиток и бережно спрятал за пазуху.

Ему хотелось сразу же броситься к рабам. Но, выполняя указание отца, он сначала набрал в кувшин воду из большого чана, заткнутого глиняной пробкой и только после этого направился к ним.

Проснувшиеся и тоже позавтракавшие, они, поспешно встав, поклонились ему, как своему господину.

Крисп смутился и велел рабам немедленно сесть.

Он уже потянул руку за свитком папируса, как вдруг похолодел от неожиданной мысли: если Злата станет свободной, она перейдет на корму, куда путь для него закрыт, и они уже не смогут быть рядом!

«Но не сразу же они уйдут туда! — принялся успокаивать он себя. — Я могу не говорить им об этом, а они сами могут не догадаться!»

Решив так, Крисп с торжественным лицом достал свиток и сказал, не узнавая собственного голоса:

— Вот, это — вам!

Сувор вопросительно посмотрел на него.

Млад протянул руку к свитку.

А Злата, хмыкнув, отвернулась и стала безучастно смотреть на море.

Крисп, минуя ждущие пальцы мальчика, протянул свиток Сувору и, обращаясь больше к дочери, чем к отцу, произнес:

— Вы — свободны!

— Что? — в один голос воскликнули Сувор и мгновенно обернувшаяся Злата.

— Свободны! — повторил Крисп. — Я попросил своего отца, и он согласился выдать вам эту вольную!

— И мы… больше не рабы? — веря и не веря ему, переспросила девушка.

— Не отработав? Не выкупив себя? Но — почему? — в полном недоумении воскликнул Сувор.

Крисп немного подумал и с улыбкой ответил:

— Мой Бог учит любить ближнего так же, как самого себя. А я не хотел бы быть рабом…

— Так значит, все это — благодаря Ему? — Сувор показал глазами на отца Нектария, затем на небо и жестом велел дочери бросить куклу-богиню за борт. — Отныне мы будем поклоняться только этому Богу! Слыхала?

Девушка отрицательно затрясла головой и прижала куклу к себе.

Мужчина строго сказал ей несколько слов на незнакомом языке и требовательно протянул руку, но Злата прижала куклу еще крепче, давая понять, что, скорее сама бросится в море, чем отдаст ее.

Крисп посмотрел на них и понял, что сам должен велеть им пойти на корму. Пусть это будет его последнее приказание своим бывшим рабам. Пусть он больше не сможет быть с ней. Главное — чтобы она спаслась.

«Все равно — скоро разлука, — с грустью подумал он. — И что же — она так и останется в своем язычестве, с этой куклой? Откуда ей в Дакии узнать про Христа? Нет, пусть уж лучше послушает отца Нектария!»

Крисп остановил Сувора и велел ему собирать вещи.

Узнав, что они уходят на корму, Млад заметался между отцом и сестрой, пытаясь узнать, что произошло. Сувор объяснил ему, в чем дело. Тот порывисто обнял Криспа, показал ему свою старую монету и стал смотреть на него, не сводя умоляющих глаз.

— Чего он хочет? — не понимая, обратился к девушке Крисп.

— Он спрашивает, когда ты освободишь и нашу маму… — опустив голову, тихо ответила та.

— Маму? — недоуменно переспросил Крисп.

— Ну, да! — Злата повернула к нему лицо и сказала то, от чего Крисп сразу понял причину ее враждебности к нему! — Когда торговец рабами привез нас в Афины, на маму сразу нашелся покупатель. Зря отец гневается на нашу богиню. Это был очень добрый и порядочный человек. Мы уговорили его не разлучать нас. Отец обещал работать за десятерых. Я тоже делать все, что он пожелает! И тогда он согласился купить нас всех. Но у него не хватило денег. Он пошел домой за недостающей суммой, и тут появился ты с отцом…

— И… разлучил вас?

— Да…

— О, Боже! Что я наделал!

6. «Плутий! — вдруг осенило его. — Вот кто сможет помочь мне!»

Первый порыв невесть откуда взявшегося ветра, оказался, как нельзя кстати. Он охладил вспыхнувшее лицо Криспа.

— Брат не хотел расставаться с мамой, — тем временем продолжала свой грустный рассказ девушка, — и так вцепился в ее монисто, что оторвал монету. Он успокоился только после того, как мы сказали, что она спасет нашу маму. Да и когда твой отец приказал