— Я решил, что ты захочешь на неё взглянуть, — сказал он в трубку, хотя я и так слушала его — всего третий этаж. — Вот и привёз.

— Спасибо, — отозвалась я хриплым голосом.

— Теперь мы поедем — нас няня ждёт. А ты давай, закрывай окно, а то ещё месяц не выпустят, мороз ночью был.

Он помахал на прощанье и пошёл прочь. Я тоже помахала и послушно закрыла окно. Через минуту телефон тренькнул и показал фотографию Соньки, снова грызущей кулачок, но уже в автомобильной люльке.

Я полила свои цветочки, съела биг-мак, расставила гостинцы в шкафчике. Скоропортящееся следовало подписать и унести в общий холодильник, но я махнула на это рукой — все равно не съем.

До Дуньки я — ожидаемо — не дозвонилась, а через час снова набрала Германа.

— Ты где? — спросила я, словно ожидала мужа с работы, приготовив ужин, а он задерживался.

— На работе, — спокойно ответил он. — Миллионы на дороге не валяются, приходится стараться.

— А Соня?

— А Соня дома. С самой лучшей в мире няней.

Странно, но сейчас, увидев Германа и свою дочь вместе, я бы предпочла, чтобы неизвестной няни вообще не было. А вдруг она плохо следит за моим ребёнком? Вдруг Соня голодная? А Герман с малышкой смотрелись так гармонично… Глупости. Пусть лучше с профессиональной няней. Я погрузилась в свои мысли, Герман терпеливо ждал, когда я из них вынырну. Я слышала, как мерно гудит двигатель автомобиля, звучат клаксоны других машин — мой миллионер где-то в пути. И вдруг я опешила — где-то на заднем фоне заплакал ребёнок.

— Это ребёнок, — уверенно сказала я.

— Где?

— У тебя там ребёнок.

— Вполне возможно, я сейчас стою на парковке перед торговым комплексом.

Я прислушалась. Хлопнула дверь, детский плач стал тише.

— Это Соня плачет, — решила я.

— Неправда.

— Что я, плач своего ребёнка не узнаю?

Герман вздохнул, я даже услышала все оттенки усталости и горечи в этом вздохе.

— У тебя паранойя. Все дети плачут одинаково. Лечись, давай, я побежал.

И отключился. Неужели и правда — паранойя? А если нет? Какой смысл Герману таскать моего ребёнка по городу? Однако мысли не унимались. Я перезвонила ещё, но он не взял трубку. Ответил смс, что не может говорить. Ну как так? Говорить не может, а писать может?

К вечеру я совсем его измучила. Снова требовала кроссовки. Пыталась сбежать из отделения в тапочках, но двери были заперты. Нас — потенциально заразных, наружу выпускать не спешили. Медсестра говорила, что выписать меня не имеет права, надо ждать врача. Где врач — непонятно.

В восемь вечера, когда мне снова сделали волшебный укол, после которого не болит уже ничего, кроме попы, в которую кололи, а в голове звонко и пусто, мне пришло ещё одно сообщение. Соня на руках у симпатичной пожилой женщины. Женщина улыбается, Соньку держит уверенно. Чистенькая, вроде приличная… Хотя… Разве можно вот так с ходу по одному фото понять, приличен ли человек? И подпись: «Самая лучшая няня в мире. Успокойся».

Я почти успокоилась. Добрела до душа, который нам принимать позволялось только с разрешения медсестры, расстегнула халат... Повязку с груди я стянула ещё утром. Я надеялась, что, если буду хорошо есть и много пить, то молоко вернется. Но грудь была пуста. Может, мне вкололи что-то, что блокирует выработку молока?

Я сжала грудь, надеясь почувствовать, как она потяжелела от молока. Нет. Мягкая плоть, не обвисшая, даже не увеличившаяся в размерах после родов. Соски только крупнее стали — Соня постаралась. Надо дождаться врача, поговорить, может, ещё есть надежда….

Перед сном я открыла телефон. Герман прислал фотографию спящей Соньки. Спящей в своей кровати, что немаловажно. Я пролистала и предыдущие фото. Не могла наглядеться на своего ребёнка, такого от меня сейчас далекого. Зацепилась за фотографию няни. Герман не сказал даже, как её зовут. Просто самая лучшая няня — и точка. 

Сон наплывал, укутывал, словно пуховое одеяло. Тёплый, тяжёлый, но уютный. Я уже почти провалилась в него, когда вдруг четко поняла — я знаю эту няню. Видела где-то. Точно! Но вспомнить не могу.

Просыпался я всегда неохотно. А сейчас проснулся…от тишины. Было ещё темно, но внутренние часы подсказывали, что уже утро, просто осень никак не расщедрится на рассвет. Потянулся к тумбочке за телефоном. В новой квартире я жил недолго, но уже привык, что вот кровать, тумбочка рядом с ней, на ней телефон лежит.

Тумбочки не было. Я чертыхнулся и вспомнил. Прислушался – сопение. Ребёнок сопит, вашу ж мать. Нашарил телефон на полу возле кровати, посветил.

Я спал вытянувшись в струнку на самом краю. С другой стороны так же Сатана – в длину он казался ещё больше и страшнее. Кровать здоровая двуспалка. А все свободное место посередине занимала одна крошечная Сонька. Мы словно даже во сне её боялись, или она просто распихала нас по краям? Девочка спала, запрокинув руки за голову. Словно плакала, плакала, потом подняла руки сдаваясь и уснула. В общем-то так и было. Она уснула, когда у неё не осталось сил плакать. Я подозревал, что умишка в таком крошечном создании нет, уж Сатана куда разумнее, но она будто понимала, что никакая я ей не мамка. И пахну по другому, и сиськи мягкой нет, и уж точно, пострашнее. И орала изо всех сил, требуя свою мамку, а не меня вот.

Сатана почувствовала, что я проснулся. Потянулся всем телом, очень угрожающе, зевнул. Пошёл на кухню. Стукнула, открываясь дверца шкафа. Я представил, как он сидит там, перед открытым шкафом со своим кормом и ждёт. Выругался и встал. Так и оказалось. Я насыпал корма, налил воды. Сатана недовольно и очень громко мяукнул.

– Тише ты, – попросил шепотом я, прислушиваясь к происходящему в комнате. – Ребёнка разбудишь. Щас, помою я твою миску.

Сполоснул, наполнил заново. Мне показалось, что Сатана даже наблюдал в пол глаза хорошо ли я его миску мою. Домашний терроризм, вот что это. Совсем не удивительно, что Лида дошла до ручки и хлопнулась в обморок. Эти двое, Сатана и Сонька, кого хочешь доведут.

Я успел налить кофе, у Лиды он был неплохой, только варить приходилось в турке. Выпить не успел – чудище младшее проснулось. Я вздохнул, отставил чашку и пошёл в комнату. Сатана, к тому времени уже позавтракавший, с упоением вылизывал макушка ребёнка. Я даже умилился на мгновение, но впрочем, орущая Соня быстро привела меня в чувство.

В следующий раз разогрею молоко заранее, пообещал я себе. Делать это под плач ребёнка ужасный стресс. Сонька, как всегда выплевывала бутылочку, и согласилась из неё пить только тогда, когда я был готов кормить её с ложечки. Потом покакала. Я, уже привычно обмотал лицо полотенцем, вооружился пакетами, перчатками и приступил к делу. Утро задалось.

Потом Соня не уснула, но успокоилась. Сатана лег возле неё, и начал вылизывать свои яйца. Не знаю почему, но этот процесс ребёнка очень заинтересовал, она смотрела во все глаза, а иногда даже вскрикивала и ворковала что-то вытянув губы трубочкой. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не орало. Нравится ей смотреть на кота, пусть смотрит. Может он даже домоет своё хозяйство и за ребёнка возьмется, мне же хлопот меньше.