От поселка они свернули в лес по широкой асфальтовой дороге. Каким образом Райскому удалось пробить разрешение на строительство в таком месте, оставалось загадкой. С одной стороны, сей факт являлся явным выпендрежем и вызывал у Глаши неприязнь, с другой – место и впрямь было прекрасным.

Дорога упиралась в ажурный кованый забор, огородивший часть рощи. Чугунное литье, как ни странно, ничуть не портило пейзаж, прекрасно сочетаясь с могучими стволами старых деревьев и кружевом золотисто-бронзовой осенней листвы.

За забором весь подлесок был удален, земля засеяна травой, зеленой даже в это время года. Судя по отсутствию опавших листьев, кто-то следил за участком.

Дом напоминал уменьшенную копию средневекового замка. Глаша понимала, что он выстроен не так давно, но это не нарушало иллюзию таинственности. Стены, сложенные из плохо обтесанного серого камня, были увиты диким виноградом, листья которого из густо-зеленых уже успели окраситься красным, отчего создавалось впечатление, что на замок набросили красное бархатное покрывало. В узких окнах-бойницах горел желтый свет, но дом не выглядел от этого приветливее.

Глашу удивило полное отсутствие перед домом цветов или другой декоративной растительности. Очевидно, таким было желание хозяев, поскольку раз уж садовник имелся, он вполне мог бы разбить у входа парочку клумб. Однако вокруг произрастали лишь трава да мох.

Это был чисто мужской дом. Одно из двух – либо жена Райского полностью разделяла его вкусы, либо он был из тех, кто плевать хотел на чье-то мнение.

В холле Глаша окончательно убедилась в том, что попала в совершенно необычное место: прямо из стены росло корявое, лишенное коры дерево. Переплетенные между собой голые ветви тянулись к потолку и врастали обратно в стены. Девушка не сразу разглядела, что в огромном дупле оборудована самая обычная вешалка. Райский снял куртку, помог раздеться Глаше и сунул одежду в дупло.

Возле стен разместились еще две внушительные коряги. Одна из них, покрытая шкурой какого-то животного, служила чем-то вроде кресла, из другой торчал целый сноп какой-то травы с крупными рыжими метелками вроде тех, с которыми дети играют в «петушок или курочка».

Все вместе больше всего напоминало пещеру людоеда, если бы не медная, тщательно начищенная антикварная люстра под потолком в виде колеса со свечами-лампочками. Такая люстра была бы людоеду не по карману.

– У вас странный дом, но он вам подходит.

Глашин комплимент возымел странное действие. Райский сморщился как от зубной боли, и девушка решила впредь помалкивать.

Они прошли через гостиную, выдержанную в бордово-золотых тонах. По стене карабкался еще один ветвистый ствол, брат-близнец того, что в холле. Сама обстановка была совершенно иной: портьеры из бархата и золотой парчи на стрельчатых окнах, еще одна медная люстра со свечами, только более массивная, подвешенная к потолку цепями, и бархатный пурпурный диван, заваленный разноцветными подушками, похожий на огромный экзотический цветок, распустившийся среди высохших веток.

В белоснежно-кремовой столовой не было ни медных люстр с цепями, ни мертвых деревьев. Зато здесь имелась живая трехметровая пальма, похожая на папоротник-переросток в задрапированной пепельным шелком кадке.

И если бы только она…

За длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, ярко освещенным хрустальной люстрой, сидела чертова уйма народа. Ужин был в самом разгаре.

Глаша застыла в дверях как изваяние, потому что одной из присутствующих была… Муля.

– Это что, шутка? – гневно обернулась Глаша к стоявшему позади нее Райскому.

– А я не говорил, что будет легко, – буркнул Павел.

Для Мули появление Глафиры в этом доме, судя по всему, также явилось полной неожиданностью. Челюсть ее отвисла. Она оставалась в таком положении несколько секунд, потом пришла в себя и захлопнула свою плевательницу, а также достаточно сносно изобразила имитацию улыбки.

– Добрый вечер, Павел Аркадьевич! – сладко пропела она.

Райский в ответ небрежно кивнул.

Глаша тем временем успела сориентироваться.

Сидящие за столом разглядывали ее с удивлением и разной степенью заинтересованности. Одна из дам так и застыла с солонкой в руке. Мужчины отложили вилки. Дочь Мули, Карина – а она тоже была здесь, – выглядела испуганной.

Сначала Глаше хотелось провалиться под землю или хотя бы удрать. Чуть позже она уже решила «какого черта». Ею овладел азарт. Она не сделала ничего плохого, чтобы сбегать, и была слишком голодна, чтобы устраивать разборки со Святым прямо сейчас. Стол ломился от самых разнообразных блюд, и Глафира решила, что сначала наестся на халяву, а потом скажет Райскому, что он может повесить свое высокомерие и извращенное чувство юмора себе на ухо и дважды закрутить его в трубочку.

Она приметила свободный стул и двинулась прямо к нему, не обращая внимания на недоуменно-косые взгляды собравшихся. Такой смелости не ожидал даже Райский, но он сумел скрыть свое удивление.

На самом деле Глаша просто перестала играть по выдуманным ею правилам. Ее мать, когда надо, умела забыть о приличиях. Теперь, когда тайна Глаши раскрыта, ей нет смысла прятаться за ширму благопристойности, особенно перед такими людьми, как эти снобы с вытянутыми лицами.

Глаша села на стул, обитый вышитым атласом, и придвинула к себе ближайшую тарелку, которая на первый взгляд выглядела чистой.

– Что это за цирк? – возмутилась Муля. – Кто тебе позволил сесть за стол?

Глаша вскинула брови:

– Позволь спросить – это твой дом? Ты здесь хозяйка? – Глаша прекрасно знала ответ. Ей было хорошо известно, что Муля с дочкой проживает в однокомнатной хрущобе.

Вопрос Мулю смутил.

– Нет, – проблеяла она, – но…

– «Но» меня не интересует, – отрезала Глаша. – Вот он меня пригласил! – Она махнула в сторону Райского вилкой, которую стянула у соседа. – Господин Райский, посоветуйте, что тут можно съесть без риска отравиться? Вы, кажется, похвалялись своей поварихой?

– Наталья Алексеевна в самом деле виртуоз! Готовит волшебно, – нарушила молчание женщина, которая наконец избавилась от солонки.

Глаша взглянула на нее повнимательнее. Когда-то, будучи еще ребенком, она побывала вместе с мамой в Малайзии. На одной из экскурсий на них налетела целая стая обезьян, штук двадцать, не меньше. С истерическим визгом они нападали на туристов, отбирали у них фрукты, бутылки с водой, пытались вырывать из рук пакеты и сумки. Глаша тогда здорово испугалась.

Мелкая и костлявая, одетая в нелепый фиолетовый мохнатый джемпер, эта дамочка сильно смахивала на такую же, только сильно исхудавшую обезьянку, причем совершившую набег на дорогой косметический салон и прихватившую в виде добычи годовой запас косметики – настолько щедро была наштукатурена ее остренькая смуглая рожица. Яркий макияж ее не красил, но придавал некоторую пикантность. Сходство с мартышкой усиливалось из-за почти полного отсутствия волос на голове: они были сострижены почти под ноль.