Когда стали подъезжать к перевалу, поняли, что предупреждали нас не зря. Все круче становилась узкая дорога, глубже каньоны. Дорогу от обрыва отделяло ветхое деревянное заграждение высотой чуть больше полуметра. Колеса машины катились у самой кромки. Чуть-чуть неверно поверни руль, и ветхая ограда полетит вниз, а следом — машина. На эти грустные мысли наводили и встречающиеся в заборчике широкие проемы. Неизвестно по какой причине они образовались, но нам-то казалось...

По-зимнему быстро темнело. Ехать стало труднее. К тому же начали появляться небольшие снежные заносы. Хорошо, что впереди шел грузовик с мотоциклами и пробивал дорогу, иначе легковым машинам пришлось бы нелегко.

— Если грузовик упадет, на дне каньона надо будет искать призовые места чемпионата, — сказал кто-то...

— Ну и шуточки, — сердито буркнул Габдрахман.

— Успокойся, Гена, все будет нормально. Не по таким дорогам приходилось кататься, — сгладил ситуацию Володя Пазников.

Он так и сказал «кататься», видимо, имея в виду наши ледовые трассы.

Начались туннели. Все вздохнули свободнее: из туннеля хоть в пропасть не свалишься.

В Гренобль приехали поздно ночью. Нас там, конечно, не ждали. Никому и в голову не могло прийти, что мы ночью отважимся преодолеть на машинах перевал через Альпы.

Служащие отеля, где мы остановились, смотрели на нас удивленными глазами и были очень любезны. А нам с дороги нужно было немногое: перекусить и отдохнуть. Что мы и сделали.

Утром собрались в номере руководителя делегации Геннадия Петровича Фомина.

— Положение такое, — сказал он. — По регламенту в финал от каждой страны попадает не более трех спортсменов. Двое из вас — уже в финале. Габдрахман Кадыров, как чемпион мира, и Владимир Пазников, как призер предыдущих чемпионатов. Остаются — Саша Ивченко, Толя Сухов, Сережа Тарабанько и Володя Кананович. Кто из вас попадает в финал, покажут соревнования. Сказанное для вас — не новость. Но напомнить не мешает. А сейчас — на тренировку.

Осмотрели, подготовили к гонкам машины и вышли на ледовое кольцо. Я чувствовал себя достаточно спокойно, но все-таки какая-то робость была. Может, поэтому на официальной тренировке ничем не блеснул. Лучше всех выглядел Александр Ивченко.

Накануне соревнований ночь провел беспокойно. Закрою глаза и снится, будто выхожу на старт. Один соперник обходит меня, второй, третий... А я ничего не могу сделать, голова кружится, ничего не вижу, а машина бесшумно еле-еле ползет по дорожке. Просыпаюсь, включаю свет, беру со стола журнал -г-не читается. Мысленно опять возвращаюсь на стадион.

Утром меня разбудил Володя Пазников.

— Железные нервы у тебя, — похвалил он. — Спишь, как в теплую летнюю ночь на сеновале. Поднимайся, ребята уже собираются на завтрак.

Встал, умылся, оделся, а голова тяжелая. Пройдет, думаю. И верно, началась предстартовая суета — обо всем забыл.

В первом же заезде ждал сюрприз. Жеребьевка распорядилась так, что в одном заезде со мной стартовали Саша Ивченко, Вестлунд и Шебом. И Саша, и я понимали, что именно сейчас может решиться вопрос о том, кто из нас продолжит борьбу в финале.

Начал заезд хорошо. Выиграл старт и ушел вперед. Три круга — лидирую. Остается совсем немного. Перед очередным поворотом решил пройти часть его на высокой скорости по большой дуге (внешней дорожке), а потом прижаться к внутренней бровке, чтобы никто уже не смог проскочить вперед. Только сделал «карман» (просвет между гонщиком и внутренней бровкой) и начал срезать угол, чтобы приблизиться к внутреннему краю дорожки, как, смотрю, под меня нырнул швед Вестлунд. Скорость большая, чувствую, что меня не обойти. Но Вестлунд тоже не хочет уступать. Сбрось шведский гонщик газ, уступи дорогу, как положено по правилам, ничего бы не произошло. А он, видно, решил меня запугать. Короче говоря, наши пути пересеклись, и Вестлунд ударяет в заднее колесо моего мотоцикла и падает. Я тоже не вписываюсь в поворот, врезаюсь в стенку ограждения из тюков с соломой. Колесо заклинивает, лечу через мотоцикл и со всего маху — плечом об лед. Подняться сразу не могу — ключица как в тиски зажата и рукой не могу пошевельнуть. Вижу, подъезжает на мотоцикле Габдрахман. Помог подняться, посадил на машину и отвез в закрытый парк.

— Что с тобой?

— Плечо. По-моему, ключица не в порядке.

— Сейчас в госпиталь отвезут. Мы навестим. Держись!

Подъехала медицинская машина, меня положили на носилки и увезли.

В госпитале (почему-то мне сказали, что это именно госпиталь), куда меня доставили, народу оказалось предостаточно. В день соревнований многие жители из окрестностей Гренобля решили поехать на стадион. Конечно, в первую очередь, любители мотоспорта на своих мотоциклах. Гололед сделал свое дело — аварии, травмы, пострадавшие. Нагрузка на плечи медперсонала легла солидная. Полтора часа пролежал в приемной. Мимо меня проходили медсестры, врачи, больные — никто не обращал внимания. Признаться, такого отношения не ожидал. Но мысли были заняты другим. Все вспоминал несуразный заезд. И понесло же меня на большую дорожку! Прижмись к бровке — ничего бы не случилось. Боль пройдет, плечо заживет, но ведь обидно! Первый раз участвовал в полуфинале чемпионата мира, первый раз получил возможность на таком высоком уровне продемонстрировать свое мастерство и вот результат — лежу на носилках.

Какие только мысли не приходят в голову, когда проигрываешь. Можно было винить во всем Вестлунда — не ударь он меня в заднее колесо, заезд закончился бы нормально. Но Вест-лунд тоже пострадал и лишился финала. Наверное, проклинает себя за неосмотрительность. Виноват и я. Опыта у меня еще недостаточно. Надо знать стиль и почерк основных соперников, их характер, тогда не ошибешься в сложной ситуации. Да, недаром бытует поговорка: «Первый блин комом». Вот и я свалился с мотоцикла на лед, как на горячую сковородку. «Но не получилось же комом первое выступление за рубежом у Бориса Само-родова!» — находил я новый повод упрекнуть себя.

Наконец доктора обратили внимание и на меня и прервали горькие размышления.

Объяснялись мимикой и жестами. Когда спросили: «Где?», показал на плечо. Доктор что-то записал на листочке бумаги, вызвал сестру, и меня повели в рентгеновский кабинет. «Просветили» всего — с ног до головы. После небольшой паузы «законсервировали» плечо упругим пластырем, доктор вручил мне какие-то бумаги и, изобразив ладонью летящий самолет, на ломаном русском языке сказал: «На-та та-мой».

Понял — лечиться буду дома. Меня снова посадили (именно посадили, а не положили) в машину и через несколько минут мы были на стадионе.