разумно осторожен в словах и поступках. А его ироничный склад характера, не лишенный и самоиронии, вполне соответствовал второму герою нашей троицы. Ну, а роль Балбеса досталась мне, самому молодому, не очень сдержанному на язык, иногда плохо ориентирующемуся в непростых жизненных ситуациях.

Валерий Анатольевич Александров был немногим старше Окулова и Лихачёва, но он уже окончил аспирантуру у академика П. Г. Светлова в ИЭМе, защитил кандидатскую диссертацию и пришел в лабораторию на должность научного сотрудника. Дистанция между нами по тем временам была огромная. Мои друзья довольно быстро перешли с ним на «ты» и держались, особенно после защиты ими кандидатских диссертаций, на равных. Я же был на пять лет моложе, и «комплекс» перед старшим по возрасту и званию держался очень долго. Лишь лет через десять мне, по инициативе В. Александрова, с трудом этот комплекс удалось преодолеть. Мы перешли также на «ты», и спустя еще несколько лет я почувствовал, что «дистанция», которую я внутренне ощущал, исчезла. Валерий Александров, в отличие от нашей троицы, окончил Санитарно-гигиенический медицинский институт и был санитарным врачом по базовому образованию. В институте он был спортсменом, и его межвузовский рекорд по прыжкам в длину и троеборью держался многие годы после окончания им института. Он был родом из Пушкинских Гор. Как мы шутили после защиты им докторской диссертации – вторая знаменитость тех мест после Александра Сергеевича! Валерий Анатольевич был хорошо подготовлен как эмбриолог, работоспособен и очень энергично занялся исследованиями особенностей трансплацентарного канцерогенеза. Его работы выходили одна за другой, причем две статьи были опубликованы в «Nature». Его направление наиболее активно курировал Николай Павлович, и Валерий Анатольевич быстро продвигался к завершению докторской диссертации.

Казимир Марианович Пожарисский был на семь лет старше Лихачёва и Окулова и, безусловно, считался наиболее зрелым исследователем среди всех сотрудников лаборатории. Его отличали необыкновенная фундаментальность в морфологических исследованиях, что определялось школой, которую он прошёл у академика Николая Николаевича Аничкова, бывшего президентом АМН СССР и классиком отечественной и мировой патоморфологии. По предложению Николая Павловича Казимир Марианович занялся разработкой модели и морфогенеза рака толстой кишки. Тысячи крыс были использованы в его экспериментах. Мы все участвовали во введениях канцерогена животным. Поскольку инъекции были болезненными, одному приходилось крепко держать крысу, чтобы она не укусила того, кто вводил вещество. Самцы крыс были весьма агрессивны, и требовались известная ловкость и мужская сила, чтобы удержать в нужном положении вырывающегося зверя весом до 500 граммов. Когда в 1970 году в лабораторию пришел Валерий Климашевский, эти эксперименты расширились: под руководством Казимира Мариановича он начал гистоавторадиографически исследовать кинетику пролиферации при индуцируемом 1,2-диметилгидразином канцерогенезе. Интеллигентный и работоспособный, Валерий, обладавший прекрасным чувством юмора и покладистым характером, быстро вошел в коллектив и стал нашим хорошим товарищем.

Защита докторской диссертации Н. П. Напалковым

Собственно защиту помнить я и не мог, поскольку Н. П. защищал диссертацию в Московском онкоцентре[15]. Запомнилось, что черновые варианты печатала лаборантка Лариса Зубова, с ведома Н. П. приходившая на работу обычно к пяти часам вечера. Это был конец рабочего дня в лаборатории – для всех, но не для Казимира Мариановича и нашей троицы. Заботливая Лариса начинала свой рабочий «день» с чая и принесенных бутербродов, мы добавляли к этому кто что имел, и открывались получасовые вечерние посиделки за чаем (а иногда и не только), после чего мы ещё минимум два-три часа «пахали» до ухода домой. Как-то Н. П. недоуменно спросил уходящего домой в шестом часу вечера Валерия, что случилось, ведь «работа только начинается». Когда чистовой вариант рукописи диссертации был готов, Н. П. попросил нас в один из выходных дней поучаствовать в наклейке многочисленных фотографий во все положенные пять экземпляров. Общаться с ним в неформальной обстановке было настоящим удовольствием! Естественно, одна из таких встреч со всем, в целом дружным, коллективом лаборатории состоялась у него дома на улице Плуталова, когда диссертация была успешно защищена в Москве и Н. П. вернулся в Ленинград.

С диссертацией Николая Павловича был связан у меня ещё один запомнившийся эпизод. Н. П. послал меня с какими-то бумагами по диссертации к академику АМН СССР В. Г. Баранову, который жил в известном доме на углу Кронверкской и Большой Пушкарской улиц, другим своим фасадом выходившем на Кировский (ныне Каменноостровский) проспект. В этом доме жили академик Н. П. Бехтерева и еще много других известных людей, что отражалось в многочисленных мемориальных досках на фасаде. Я принес бумаги Василию Гавриловичу, он взял их, сказал, что сейчас же их просмотрит и подпишет, усадил меня подождать в одной из комнат. Через короткое время вошел и подал подписанные бумаги. Мы вышли в просторную прихожую, большую, чем комната, в которой мы тогда жили всей семьей, Василий Гаврилович стал подавать мне мое пальто. Я был невероятно смущен и стал отбиваться – мол, сам оденусь. Как это – я только ординатор, а академик мне подает пальто. На что Василий Гаврилович сказал: «Молодой человек, когда я к вам в дом приду, вы мне подадите пальто, а когда вы в моем доме – я вам подам!» Этот урок воспитанности я запомнил на всю жизнь и стараюсь следовать ему. Абсолютно такую же историю мне поведал Валерий Окулов, бывавший в доме Василия Гавриловича ещё студентом в связи со своей научной работой в его клинике. Замечу, что такую же фразу я слышал в своей жизни тоже от петербургского академика, Александра Даниловича Ноздрачёва, когда впервые побывал у него в кабинете.

ДДТ

В 1968 году лаборатория начала грандиозный эксперимент по изучению в пяти поколениях крыс канцерогенности известного пестицида ДДТ, выполнявшийся по контракту с МАИР. Самцы и самки крыс в течение всей жизни получали с кашей ДДТ в четырёх концентрациях и затем спаривались для получения следующего и так далее до пятого поколения. Вещество нужно было вводить с пищей ежедневно, поэтому по выходным дням дежурили сотрудник и лаборант, в обязанности которых входило приготовление смеси каши (приготовленной накануне на кухне вивария) с ДДТ в нужных концентрациях – 2, 5, 10 ppm (частей на миллион) и отдельная группа 250 ppm – и кормление ею крыс. Поскольку в каждой группе было по 50–60 самцов и самок, да еще контрольная группа, и все это в четырех дозах, то легко убедиться в том, что общее число животных в опыте было огромно. Нужно было еще просмотреть тщательнейшим образом все клетки, собрать и вскрыть всех павших животных. Периодически часть крыс в каждой группе убивали. Замороженные в жидком азоте образцы