Иногда я приносила обед с собой, но, как правило, покупала в киоске недалеко от продавщицы коко. К концу марта Эли дважды посылал ко мне своего водителя с конвертом наличных, которые я начала считать своим ежемесячным пособием. Большую часть этих денег я хранила в пакете, в одном из чемоданов, а остальных хватало на повседневные нужды, отправить маме и один раз – Мавуси, а порой побаловать себя обновкой из какого-нибудь бутика. Обычно я покупала обед и для Менсы. Вначале я отсылала его домой на весь день и просила вернуться в пять, однако Ричард велел мне так не поступать: тому следовало ждать меня у школы.

– Но что ему делать девять часов? – удивилась я.

– Менса – профессиональный водитель, он знает, чем себя занять, – ответил Ричард. – А вдруг тебе понадобится куда-то съездить в середине дня?

Куда мне еще ездить? Только учеба и была в моей жизни. В «Королевский двор» я возвращалась под вечер. Лишь в выходные можно было чем-то заняться. По субботам Менса возил меня на рынок – на рынок Мадина, а не на тот, что рядом со мной, с завышенными ценами. Там я закупалась на неделю, наняв каяйо, носильщицу, которая за небольшую плату таскала продукты в тазу, водрузив его на голову. Я всегда с облегчением покидала рынок, кишащий людьми, где при малейшем движении обязательно кого-то задеваешь. Продавцы без остановки кричали: «Мадам!», пытаясь привлечь внимание покупателей, и я вскоре научилась не поворачиваться, каким бы настойчивым ни был зов. Многие торговцы выставляли столики с товаром прямо на дороге, предназначенной для людей и водителей, и всякий раз, когда на рынок заезжали машины, всем – что покупателям, что продавцам – приходилось кидаться врассыпную вместе с товарами. Водители же безостановочно сигналили; настойчивые гудки смешивались с недовольными криками торговок и покупателей, прижимающихся к пикапам с продуктами и скотом. Все это было приправлено едкими ароматами сырого мяса, рыбы, гниющих фруктов и овощей.

Ситуация усугублялась во время дождя. Черная грязь в сочетании с мусором вылетала из-под автомобильных колес и пыталась зажевать чьи-нибудь сандалии или тапочки. В Хо я никогда прежде не видела такого хаоса: у нас на рынке, даже в базарные дни, намного чище и народу гораздо меньше. По возвращении я всегда сразу же бежала в душ, а потом ложилась вздремнуть. После маминого отъезда некому было мне говорить, что жены днем не спят, а рыбу следует почистить и выпотрошить перед заморозкой. Остаток дня в субботу я смотрела фильмы и читала книги с журналами, одолженными у Сары. В воскресенье утром я ходила в католическую церковь в Аденте, взяв такси, поскольку по воскресеньям Менса отдыхал. Вернувшись, я готовила на всю неделю.

Каждый день я болтала с Мавуси, которая обещала приехать в гости во время каникул в июне, перед началом учебы за границей. Также ежедневно звонил Эли – либо в обед, либо после работы. Сперва наши беседы длились не дольше минуты: он спрашивал, как у меня дела, а я отвечала, что все хорошо. Однако со временем они стали длиннее, вскоре я уже в подробностях описывала прошедший день: что ела на обед, что поведала мне Сара, что я услышала по телевизору. Он тоже начал больше открываться, в основном рассказывая о своих проектах, деловых партнерах и сотрудниках, а также о многочисленных поездках. Наши беседы скрашивали мне дни, и я всегда с огромным нетерпением ждала, когда на экране телефона загорится его имя. О чем мы ни разу не заговаривали, так это о другой женщине – он сразу же дал понять, что не желает обсуждать эту часть своей жизни. По крайней мере со мной. Порой он упоминал Айви, особенно когда она болела, и он о ней беспокоился, но не мать девочки.

Временами я спрашивала, когда мы увидимся вновь, однако он отвечал уклончиво: «Скоро. Я скоро приеду». Хоть я радовалась нашим беседам и тому, что мы узнаем друг друга получше, меня печалило его отсутствие: какими бы долгими, дружелюбными и почти романтичными ни были наши телефонные разговоры, они не могли заменить мне мужа на протяжении такого долгого времени. Хуже того, после этих звонков я еще больше по нему тосковала, представляя наши беседы вживую – наверняка гораздо более чувственные. Меня немного утешали тетушкины заверения, что эти трудности временные. По ее словам, та женщина ведет себя истерично, Эли переживает за дочь, к тому же хочет решительно обрубить одни отношения, прежде чем начинать новые. Мама передавала эти слова мне, немного заглушая мои тревоги – тревоги замужней женщины, которая за два месяца, прошедших со дня свадьбы, всего раз видела своего мужа, живущего в пятнадцати минутах езды от нее.

– Они пытаются решить эту проблему – тетушка, фо Ричард, фо Фред и остальные, так что не волнуйся, – заверяла меня мама спустя три недели после приезда Эли.

– Эта либерийка, должно быть, действительно могущественна, раз столько людей не может от нее избавиться, – полушутя заметила я.

– Я же говорила, проблема сверхъестественная. Думаешь, нормально для мужчины противиться всей своей семье, даже старшим, ради какой-то женщины, особенно такой? Тебе следует набраться терпения и просить Господа открыть своему мужу глаза.

– Хорошо, – покорно сказала я, хотя и так почти ни о чем другом не молилась с того самого дня, как узнала о замужестве. Однако молитвы больше меня не успокаивали.

К концу второго месяца после нашей единственной встречи я начала паниковать: спустя столько времени в браке я по-прежнему жила одна! Как же завоевать Эли, если мне даже возможность не представится? И сколько еще Ганьо будут считать меня женой Эли, когда я не выполняю своих супружеских обязанностей? Вдруг они скоро устанут от моих неудач и отправят обратно в Хо? Как я после такого буду людям в глаза смотреть?

Йайа начала выводить меня в свет после работы. Думаю, она надо мной сжалилась.

Однажды в пятницу мы пошли в кино. Фильм закончился трагично, и в обычных обстоятельствах я осталась бы крайне разочарованной. И все же огромный экран и теплый попкорн с маслом сгладили недовольство. Покинув кинотеатр вместе с толпой, состоящей в основном из молодых парочек, мы направились к машине. Только вместо того, чтобы отвезти меня домой, Йайа поехала на вечеринку к подруге. Если бы она сперва со мной посоветовалась, я бы отказалась – мне только-только стало спокойнее рядом с ней, а в компании ее богатых друзей я опять начну нервничать.

На вечеринках в Хо обычно выставляли пиво и безалкогольные напитки, которые доставались только первым прибывшим, успевшим схватить банку из ящика или ведерка со льдом. Угощали жареным рисом или джолофом с крошечным кусочком курицы или говядины. Еды тоже хватало не на всех: ее подавали в одноразовых контейнерах старшим, которые приходили первыми, а также самым настойчивым. Музыка грохотала из колонок и разносилась по всей округе. Однако наши вечеринки устраивали в основном ради танцев. Мы плясали до тех пор, пока одежда не пропитывалась по́том и пока не подавали пальмовое вино, чтобы зарядить гостей энергией, поскольку от пива, если его удавалось урвать в начале вечеринки, не было особого толка. В конце вечера мы валились с ног от усталости или опьянения – такого, от которого шатаешься в полусне под музыку и приходишь в себя на следующее утро.