— Федя поджал губы. — Ее фамилия и место работы?

— Зовут ее Алла. Алла Акинина. Работает товароведом в универмаге.

— Значит Лагунов вас ударил, а вы...

— Да, он задел меня кулаком по носу, потекла кровь... А я... ответил ему. Я тоже его ударил.

— Допустим.

— Что значит — допустим? Все так и было, как я говорю! После этого я сразу побежал вниз по тропинке, к автобусной остановке. Домой на попутной добрался. Я все ждал Генку, думал, как протрезвеет, так и заявится ко мне, извиняться начнет — ведь я же знаю его. Но когда... когда я узнал, что Лагунова убили, я просто не поверил. А потом испугался — ведь могут подумать на меня. Меня видели вместе с ним. Поэтому я и уехал в другой городок к тетке, и лишь там сообразил, что сглупил, навел на себя подозрение. Но пока я раздумывал как быть, меня задержали...

Федя Мезенцев вспомнил заключение экспертизы — кровь «...может принадлежать Тобольскому, имеющему первую группу крови...» Может... Категорического ответа экспертиза не дает. А для суда это «может», «не может» — не пойдет. Необходимы совершенно твердые доказательства. Однако пока никаких иных версий, кроме «Тобольский + Лагунов = ссора», не намечалось. Правда, есть еще парень, покупавший газету... Его непонятное исчезновение... Но газета действительно могла оказаться на месте происшествия случайно... Лишь одно экспертиза утверждала точно — пятна, обнаруженные на валуне, — это не кровь Лагунова. У него кровь относится ко второй группе. Так что из этого следует?

Федя глянул на Тобольского, который сидел на стуле, слегка раздвинув ноги, чуть наклонившись вперед, так что над Мезенцевым возвышались его крепкие, словно литые плечи, большая голова с короткими вьющимися волосами. Подбородок у Тобольского выдавался вперед, о таких почему-то принято говорить «волевой», хотя Мезенцев давно определил, что это далеко не так, и он знал немало людей с «волевыми» подбородками, которые на поверку оказывались либо трусами, либо просто упорными дураками.

Тобольский выглядел старше Мезенцева, потому что был килограммов на двадцать тяжелее его, хотя роста они были одного и возраста тоже. Настороженность и беспокойство в маленьких серых глазах Тобольского постепенно сменялись выражением правоты, и его фигура все более уверенно возвышалась над худеньким и хрупким Мезенцевым. Говорить он стал быстрее, не обдумывал каждую фразу. Федя задавал ему вопросы, слушал ответы, а сам следил за его руками. У Тобольского были красивые загорелые руки, и, когда он сгибал и разгибал их, смахивая невидимые пылинки на брюках, бицепсы картинно округлялись, и Мезенцеву казалось, что он слышит, как молодая сила сочно бьётся в них.

Федя напрягал память, силясь вспомнить, где он видел его, и сейчас вспомнил — на озере, на пляже, где Алик красовался среди девиц-спортсменок... И неожиданно для самого себя Мезенцев задал классический вопрос:

— Так вы признаете себя виновным?

— Да вы что? — Тобольский съёжился, будто ему стало морозно. — Вы что — с ума сошли? Да, мы дрались, но я не убивал Лагунова. Не уби-ва-ал!

* * *

— А какой формы были капли крови, которую мы обнаружили на камнях? — спросил Мезенцев. — Мне кажется...

Он не окончил фразу, машину сильно тряхнуло, — на старой асфальтированной дороге тут и там попадались выбоины. Николай Петрович Микушев ехал на совещание в Министерство, а Мезенцев по пути — к матери Лагунова, чтобы осмотреть принадлежащие Гене фотографии. Федя ругал себя за то, что в спешке они не сделали этого сразу. На подобных любительских фотографиях, случалось, были изображены и свидетели, которые затем приносили следствию большую пользу. Фотографий у Гены, должно быть, предостаточно — ведь он был заядлым фотолюбителем.

«Газик» притормозил около старой деревянной калитки, когда-то, видимо, выкрашенной в коричневый цвет, а теперь сильно полинявшей. У калитки алело несколько кустиков роз, а у потрескавшегося и чуть наклоненного забора буйно разрослись сорняки. В переулке и за забором было тихо и заброшенно, и казалось, что в домике, видневшемся в глубине старого сада, никто не живет.

Федя выбрался из машины, быстро подошел к калитке и постучал. Долго никто не откликался, а потом во дворе послышались мягкие торопливые шаги. Калитка однако не заскрипела, как Микушев ожидал, открылась бесшумно, и на пороге появилась полная пожилая женщина, не утратившая признаков былой красоты — Гены Лагунова мать.

— Здравствуйте, — сказал Федя.

— Добрый день, — повторил за ним Микушев, высовываясь из кабины. — Нам надо посмотреть любительские фотографии Гены. Вы уж извините...

И столкнувшись со взглядом женщины, он отвернулся, потом посмотрел на часы и добавил поспешно:

— Ну, я на совещание, Федя. Уже опоздал. Встретимся вечером.

— Хорошо, — сказал Мезенцев. — Я вас буду ждать.

...Совещание затянулось. Доклад делал сам министр, потом выступал товарищ, приехавший из Москвы. Не очень надеясь застать Федю, Николай Петрович все-таки позвонил в отдел. Мезенцев был на месте.

— Я вас жду не дождусь, Николай Петрович. Приезжайте быстрее. У меня для вас сюрприз, — послышалось в трубке.

— Ну, раз сюрприз, тогда лечу на крыльях, — Микушев опустил трубку на рычаг.

Через десять минут он уже подъезжал к двухэтажному зданию горотдела милиции.

В коридорах пустело, сотрудники расходились по домам. Открыв дверь своего кабинета, Микушев прямо с порога спросил:

— Ну, где твой сюрприз, Федя?

Мезенцев как-то странно поглядел на него, вынул из стола синюю ученическую тетрадь и отдельно какие-то листки. Он протянул все это Микушеву.

— Почитайте, Николай Петрович.

Микушев взял тетрадь и уселся на стул.

— Что это такое?

— Это... Так сказать... Ну, что-то вроде дневника Лагунова.

— А это что? — Микушев указал на несколько листочков, лежавших отдельно и исписанных другим почерком.

— Письмо Березуцкого.

— Кого-кого?

— Прочитайте сначала, что написал Лагунов, Николай Петрович, и тогда вам все станет ясно.

— Что ж, хорошо.

Он раскрыл тетрадь.

Наверное, нескольких страниц не хватало. Хотя, собственно, все было понятно и так:

«...оказался ничего ресторанчик. Ну, мы сидим с Аликом. Коньяку взяли, конфет шоколадных... Легковесы и средневесы уже закончили соревнования. Я — чемпион, Алик — на втором месте. Как тут не выпить. Я гляжу через Алькино плечо. За соседним столиком сидят приличные девочки. Две. Я моргаю Алику, мол, подойди, приличные девочки. Алик мне моргает — ты — чемпион, тебе и карты в руки. Ну, я подхожу. Подсаживаюсь. «Трали-вали, то, се», — начал им заливать, как это полагается. Девочки не в