Какая, к черту, психиатрическая клиника? Это типичный «объект».

Вот только знать бы еще, что означает «Б-9».

В кабинете врач извлекла из сейфа громоздкую книгу и, щурясь в ярком, льющемся сквозь незашторенное окно свете, стала просматривать мелко исписанные узенькие столбцы.

— Как, говорите, ее зовут?

— Рита Борисовна Говорова, — терпеливо повторил Карел, — восемнадцатого года рождения.

Женщина внимательно изучала загадочные записи.

— Нет, такая пациентка к нам не поступала. Она могла зарегистрироваться под другой фамилией. Вы кто ей — муж, брат?

— Родственник, — все больше раздражаясь, ответил майор. — Фамилия женщины Говорова, другой нет.

— Мне очень жаль. — Врач захлопнула книгу. — Ничем больше не могу вам помочь.

Но Карел не отступал.

— Мне доподлинно известно, — выверяя каждое слово, сказал он, — что эта женщина находится в данный момент в вашей клинике.

— Прошу вас минутку подождать. — Врач нервно спрятала свой гроссбух обратно в сейф. — Возможно, произошла какая-то ошибка, я сейчас все выясню.

И она быстро выскочила из кабинета, смущенно улыбнувшись напоследок.

Карел подождал, пока за дверью удалятся торопливые шаги, затем потянул на себя ручку.

Дверь не открывалась.

Майор усмехнулся и тренированным движением, выставив правую ладонь вперед, выбил хлипкий замок.

В больничном коридоре было пусто.

Что ж, пора посмотреть на этот «Объект Б-9» изнутри.

За первым же поворотом Карел обнаружил лестницу, ведущую на верхние этажи.

На втором этаже был такой же коридор, как и внизу, точная его копия. Вот только фикус в кадке у окна несколько нарушал общее сходство.

Майор потянул ближайшую дверь. Дверь подалась. За нею оказалось абсолютно пустое помещение. Голые стены, пол, потолок, окно; стекла, разукрашенные морозными узорами.

— Ладно, идем дальше...

Отсутствие номеров и табличек раздражало. Карел наугад дергал абсолютно одинаковые хромированные ручки.

Следующие две двери были заперты. Ломать замки глупо. А вот еще одна дверь легко отворилась.

Опять пустое помещение, хотя нет, не совсем пустое...

На полу красной краской начертан странный символ. Этот знак был майору незнаком, больше всего он напоминал сломанную в нескольких местах, завернутую в спираль стрелу. А у потолка, прямо над кроваво-красным символом, висел обнаженный человек. Висел на железных крючьях, продетых сквозь кожу спины.

Крови не было. Крючки вставлялись таким образом, чтобы верно распределенный вес тела не позволял им порвать кожу. Нечто подобное делали жители Новой Гвинеи во время своих древних языческих праздников. Считалось, что человек в подобном состоянии способен говорить с самими богами. С кем говорил висящий под потолком незнакомец, было непонятно: мужчина находился в глубочайшем психосенсорном трансе.

«Надо бы осмотреть третий этаж», — подумал Карел и, вернувшись в коридор, столкнулся лицом к лицу с раскрасневшейся женщиной-врачом, бесцеремонно закрывшей его в собственном кабинете.

Женщина была не одна. Ее сопровождали три мрачных мужика, облаченных во все ту же лишенную опознавательных знаков военную форму.

— Это он? — хрипло спросил один из них.

— Да, — подтвердила врач.

— Я не совсем понимаю, ЧТО здесь происходит?!! — раздраженно произнес Карел и тут же почувствовал, что падает.

Пол стал медленно крениться ему навстречу, стены перекосились, постепенно уходя из поля зрения, потолок вообще исчез.

Последнее, что майор успел увидеть, перед тем как погрузиться в абсолютное беспамятство, это странный продолговатый предмет в руке одного из незнакомцев.

«Взяли дурака еще тепленьким», — только и подумал Карел, исчезая в мертвой, абсолютно глухой темноте.

Очнулся он у себя дома.

Майор лежал на кровати в пальто и ботинках.

На часах где-то около полудня.

Голова была на удивление ясной, а вот с памятью случились какие-то нелады.

Ну никак он не мог вспомнить, что же с ним приключилось в больнице. Отчетливо помнилось, как ехал туда, как разговаривал с охраной, предъявлял пропуск, шел по залитому солнцем парку, читал памятную табличку, а дальше... провал.

В одном Карел был уверен на все сто: Риты в этой клинике он так и не нашел. Уверенность была довольно странной. Если в памяти дыра, как можно знать, видел он ее там или нет. И кто в конце концов доставил его домой? Встав с кровати, майор внимательно осмотрел пол и входную дверь. Мокрые следы на ковре были лишь от его ботинок. Выходит, он сам пришел домой, а что было с ним по пути, начисто забыл.

— Хреновый же из тебя, братец, оперативник, — вслух произнес Карел. По большей части для тех, кто наверняка установил в его квартире подслушивающие устройства.

Не нужно быть нейроразведчиком, чтобы понять: его сознанием довольно бесцеремонно манипулировали.

Хотя что он — о своем?

Незримые, но реально существующие силы манипулировали сознанием миллионов, так что сейчас ему не на кого было обижаться. Ну разве что на себя за форменную глупость. Нарушил распоряжение начальства, поперся на окраину города, вторгся на территорию некоего явно немедицинского объекта.

И для чего они только вывеску повесили? Полный абсурд!

В прихожей настойчиво зазвонил телефон.

Так он звонил лишь в особых случаях. Майор уже давно научился различать звонки.

— Да, Александр Александрович, я слушаю.

— А как ты узнал, что это я звоню? — искренне удивился на другом конце провода подполковник.

— Да трубка внезапно накалилась, — серьезно пояснил Карел, — и серой от телефона запахло.

— Гм... — Сан Саныч явно одобрил шутку. — Ладно, герой, давай сейчас прямо ко мне.

— Как? Я ведь еще на отдыхе.

— С этой минуты отдых окончился, Карлуша, — грустно вздохнул в трубке подполковник. — Тут Родина в опасности, так что ноги на плечи и вперед.

— Через полчаса буду...

Разъединив связь, майор несколько минут простоял у большого зеркала, висящего в прихожей. Отражающийся в зеркальной поверхности человек был ему незнаком. Но наваждение быстро прошло, и через несколько минут Карел уже спешил на встречу со своим непосредственным начальником, нутром чуя: его все-таки убирают из Москвы. Куда подальше и, возможно, в один конец.

Казалось, с последней встречи прошли не сутки, а какие-то два-три часа. Сан Саныч все так же пыхтел любимой ореховой трубкой, пребывая в шутливо-дружеском расположении духа.