Холмс вздохнул.

– Боюсь, слова эти были потрачены впустую. Я надеялся, что мне все же удастся переубедить адвоката.

– Вы действительно думаете, что Джекил навлекает на себя несчастье? – спросил я.

– Я уже говорил сегодня, что отнюдь не являюсь ясновидящим. Но Аттерсон заблуждался, когда утверждал, будто его друг никогда не лжет. Точно так же он может ошибаться и в другом. – Холмс поднес спичку к папиросе.

– Где же доктор сказал неправду?

– Здороваясь с нами, он упомянул, будто имя Шерлок Холмс ему незнакомо. Но всего за полчаса до этого он заявил Аттерсону, что знает о моем участии в деле. А затем Джекил разыгрывал полнейшее неведение относительно нашего интереса к Хайду. Паук, который прядет столь изощренную сеть, неизбежно попадется в нее сам. Да, Уотсон, беда уже на пути к дому Джекила. Не так уж и важно, нагрянет она сегодня, завтра или через год. Она неминуема.

Холмс умолк и какое-то время сидел, попыхивая папиросой и глядя на пылавший в камине огонь. Наконец тень покинула его чело, и он снова обратился ко мне.

– Что ж, мой дорогой друг, – начал он. – Пора вспомнить о том, что я обещал вам отпуск. Будьте так добры, посмотрите в «Брадшо»[9]на этот месяц, когда будет следующий поезд до Ноттингема, и передайте мне скрипку. У меня возникли затруднения с третьей частью в том маленьком концерте Чайковского, и если я разберусь с ней сегодня, то буду считать, что день прошел не впустую.

Несмотря на напускную веселость Холмса, стоило лишь ему взяться за инструмент Страдивари, как его подлинные чувства вышли наружу: когда мой друг начал играть, это оказался вовсе не упомянутый концерт Чайковского, а «Похоронный марш» Шопена.

Из более чем двадцати лет, на протяжении которых я имел честь называться партнером Шерлока Холмса, год 1884-й остается в моей памяти как главнейший в карьере человека, коего я считаю самой выдающейся личностью XIX века. Пока я был занят тем, что шлифовал отчет о нашем первом совместном деле – я опубликовал его под несколько причудливым названием «Этюд в багровых тонах», – сыщик, бывший центральным персонажем этой повести, упрочивал свою репутацию, помогая множеству клиентов, и начинал уже приобретать в некотором роде статус знаменитости. То, что Холмс питал отвращение к славе и всем налагаемым ею обязательствам, к делу совершенно не относилось, ибо личность, наделенная подобными замечательными способностями и даром к их использованию, едва ли может избежать шумихи в обществе.

Но мы даже не догадывались, насколько распространилась слава Шерлока Холмса, пока однажды поздней осенью, возвращаясь с допроса уборщицы-кокни в связи с похищением на Манчестер-сквер, не заглянули в паб, дабы распить бутылочку портвейна и сопоставить записи. Это происходило вскорости после того, как Холмс разоблачил полковника Мортимера Эпвуда[10], в свое время служившего в Индии, как виновного в неудачном нападении в 1879 году на главную контору «Кэпитал энд Каунтиз Бэнк», в результате которого был убит старший кассир. Редкая газета не публиковала тогда отчет о роли частного детектива в распутывании этого дела. Мы не просидели и пяти минут, как рядом за столом разместилась группа пьяных поденщиков, понятия не имевших, кто был их соседями, и тут же принялась распевать песенку, которую я попытаюсь воспроизвести здесь, насколько мы ее расслышали:

Когда не знаешь, кто злодей иль кости где лежат,

Когда концы усов лишь щиплют Грегсон, Лестрейд,

Джонс,

И в Скотленд-Ярде полисмены, словно мухи, спят,

Иди тогда на Бейкер-стрит, живет там Шерлок Холмс!

В песне было еще несколько куплетов, но при упоминании своего имени Холмс вспыхнул, вскочил на ноги и, швырнув на стол горсть монеток, бросился к дверям. Мне пришлось бежать за ним следом.

На улице при виде убитого выражения на лице моего друга я не смог сдержаться и так и покатился со смеху. Поначалу он лишь хмуро косился на меня, но спустя некоторое время весь юмор ситуации дошел и до него, и он позволил себе печально улыбнуться.

– Цена за славу утомительна, Уотсон, – сказал он. – Эта песенка, возможно, циркулирует по всем пивным Лондона. Если она достигнет ушей Скотленд-Ярда, не слыхать мне вовеки ее окончания.

– Это крест, который вам предстоит научиться носить, – отозвался я, утирая слезы. – Вы же не надеялись сохранять анонимность вечно.

– Должен признаться, что тешил себя подобной надеждой. Однако все это еще может обернуться во благо, если приведет к новым приключениям. Всеми фибрами души ненавижу праздность.

– Будьте осторожнее, – предостерег я его, – со времени вашего последнего отпуска прошел уже почти год.

– Хоть бы и следующий столько же не начинался! – воскликнул он. – Действительно, Уотсон, Ноттингем оказался наихудшим местом отдыха для человека деятельного темперамента.

– Напротив, это было отличное место. Вы уже и забыли, что были на грани нервного истощения, когда мы уезжали?

– А вы забыли, насколько перед возвращением из отпуска я был близок к тому, чтобы лезть на стены нашего старомодного коттеджа? Когда же вы усвоите, что мой единственный отдых заключается в работе? Эге, да тут какое-то убийство!

Словно почуявшая след охотничья собака, Холмс навострил уши при виде мальчишки на углу, размахивавшего газетой и кричавшего:

– Убийство в Вестминстере! Рассказ свидетеля об убийстве прошлой ночью сэра Дэнверса Кэрью! Убийца опознан! Спасибо, сэр. – Мальчик убрал в карман полученную от Холмса монету и вручил ему экземпляр газеты.

– Послушайте-ка это, Уотсон! – объявил Холмс, когда юнец с зазывными криками побежал дальше. И прочел следующее:

ШОКИРУЮЩЕЕ УБИЙСТВО ЧЛЕНА ПАРЛАМЕНТА

Лондонское общество потрясено внезапной и жестокой смертью сэра Дэнверса Кэрью, члена парламента, видного филантропа и приближенного к Букингемскому дворцу, во время прогулки прошлой ночью по левому берегу Темзы в Вестминстере. Полиция была вызвана на место происшествия в два часа ночи мисс Эвелин Уиллборо, служанкой мистера Джеффри Макфаддена с набережной Миллбанк, которая заявила, что из окна своей спальни видела, как совершилось преступление. Полиция обнаружила на дорожке изуродованное тело сэра Дэнверса, подвергшегося тяжким побоям, рядом с расколотой половиной трости, по заявлению служанки, и послужившей орудием убийства.

При допросе мисс Уиллборо – девушка, судя по всему, романтического склада – заявила, что около одиннадцати часов вечера перед отходом ко сну она сидела у окна и созерцала залитую лунным светом дорожку внизу, когда увидела случайную встречу сэра Дэнверса и другого мужчины, малорослого и неприятного на вид. Сэр Дэнверс, по ее словам, поклонился и спокойно заговорил, судя по жестам, спрашивая о дороге, после чего другой мужчина, в котором она узнала мистера Хайда, в прошлом ведшего какие-то дела с ее хозяином, без малейшего повода впал в ярость и нанес сэру Дэнверсу ужасный удар тростью. Старый джентльмен упал, и прежде чем он смог подняться, упомянутый мистер Хайд наступил на него ногой и обрушил на него удары тяжелой рукоятки своей трости. При виде этого служанка, согласно ее словам, упала в обморок и не приходила в себя до двух часов ночи, когда, увидев, что сэр Дэнверс лежит неподвижно, а нападавший исчез, она вызвала полицию.