При прохождении через воздух количество взаимодействующих абитонов и битонов сравнительно невелико, то есть луч дезинтегратора проходит ограниченное расстояние в воздушной среде почти без потерь. Другое дело твердые тела. Как только луч начинает пожирать электроны твердого вещества, нестабильность задетых электронов и энергия аннигиляции приводят к тому, что материал фактически взрывается.

Я не имела намерения убивать аристо; что бы там ни думали про нас люди, Демоны вовсе не убийцы по натуре. Кроме того, убийство аристо, даже поддельного, не даст ничего, кроме затруднения и без того безнадежных переговоров, которые мы время от времени пытаемся вести с купцами. Мне нужна была только информация, и дезинтегратор мог послужить отличным средством, чтобы убедить его выдать информацию мне.

Разумеется, после моего ухода он может обратиться в полицию. Но земляне не питают к аристо особой любви. Я рассчитывала на то, что, если я всего только задам ему несколько вопросов, они просто не дадут делу ход.

Я снова вышла в город, на этот раз в холмы Афин, примерно в десяти километрах к северу от Аркады. Этот район застраивался преимущественно дорогими особняками, отделенными друг от друга парками. Это занимало даже больше места, чем космопорт. Вряд ли аристо будет проживать в гостинице, если у него есть возможность снять особняк. Вопрос только, какой именно?

Большая часть участков ярко освещалась фонарями. Дома здесь напоминали формой корабли, изваянные из зеленого камня; даже газоны, на которых они стояли, казались морской поверхностью. Роль мачт исполняли позолоченные металлические шпили с нанизанными на них разноцветными дисками.

Даже нервоплексовые улицы в эти часы, когда движение почти отсутствовало, казались красивыми: серебристыми и гладкими. От моих шагов по нервоплексу пробегала легкая рябь. Все равно не люблю эту штуку. На ней я ощущаю себя уязвимее.

Я свернула в один из парков и пошла по тропинке, вьющейся между холмами. Я начинала уставать. Из-за разреженной атмосферы казалось, будто я лезу на высокую гору. Я задержалась у поля, поросшего клевером; грудь моя вздымалась, словно мне не хватало воздуха. Тут и там виднелись цветы, и с каждым дуновением ветерка цветы пели.

Я опустилась на колени и пригляделась к цветам. Каждый представлял собою гроздь бледно-розовых трубочек; судя по всему, именно эти трубочки и посвистывали на ветру, меняя тон в зависимости от длины и формы. Все вместе сливалось в нежную мелодию, плывущую в ночи. Она напомнила мне песенки. Мой брат Келрик играл такие на дудочках и блок-флейтах, которые мастерил в детстве. С тех пор прошло много лет; Келрик вырос в гиганта, и самая большая блок-флейта умещается у него в ладони. И все же чаще всего я вспоминаю его семилетним, каким он был в день, когда мы с ним укрылись от грозы в пещере.

Я спохватилась. Так я никогда не найду аристо: предаваясь воспоминаниям о детстве, бродя по поющим полям или шатаясь по улицам как последний бродяга. Я вернулась на тропу и пошла дальше, пытаясь настроиться на медитативный лад. Окружение располагало к этому. Вряд ли я смогу достичь многого, не имея в распоряжении псифона, но если где-нибудь поблизости случится достаточно сильный псион, я смогу уловить отблески…

Боль!

Его лицо нависало надо мной, красные глаза горели как ржавые языки пламени из горелки. И железный прут с раскаленным докрасна концом… Я отвернулся…

Мое тело дернулось, когда раскаленное железо коснулось его; запах горелой кожи смешался с вонью жженого нервоплекса. Я услышал вопли, детский голос, молящий о чем-то… мой голос? Я забился, стараясь заглушить боль. Я вообразил себя дома, на Тамсе, сидящим в Саду Слоновой Кости, расслабленным, счастливым… НЕТ! Мои руки дернулись, пытаясь опуститься и оттолкнуть железо. Но чем сильнее я бился, тем туже стягивались нервоплексовые петли на моих запястьях. Он снова надвигался на меня, и я провалился в бездонную пропасть его разума, и падал, падал…

Что-то больно впилось мне в бок. Я лежала на животе, прижавшись щекой к шершавой поверхности скалы.

Тропа. Я лежала на тропе в парке. Я села, пытаясь унять дрожь во всем теле. Да, я в парке. Одна. И меня зовут Соз. Соз. Я вовсе не тот кто-то, кто лежал там связанный и кричал. Где «там»? И кто этот аристо, чье лицо нависало надо мной? Моя память шептала мне, что это Тарк, но это никак не мог быть он.

Я сделала глубокий вдох. Я нашла аристо — или по крайней мере одного из его Источников.

«Повтор!» — подумала я.

«Некачественная запись», — ответил мой центр.

Ничего удивительного. Человеческий мозг не способен делать идеальные записи воспоминаний даже с помощью таких совершенных процессоров, как мой центр. Но событие такой интенсивности, как то, которое я пережила только что, должно было записаться более или менее пристойно.

«Проиграй то, что записалось, — подумала я. — Только через фильтр».

«Включаю повтор».

Я снова увидела нависающее надо мной лицо аристо, ощутила на коже раскаленный металл. Но фильтр придавал воспоминанию какую-то отстраненность, понижал интенсивность так, что я могла уже терпеть это.

«Стоп-кадр!» — подумала я.

Воспоминание замерло. Лицо аристо придвинулось ко мне вплотную. Это не Тарк, но и не поддельный хайтон из бара. Это один из его охранников — высокий, с кровью аристо, проявлявшейся в его глазах и волосах. Сын аристо и серва? Я решила, что он по меньшей мере наполовину аристо, возможно, и больше. Во всяком случае, достаточно, чтобы он нуждался в Источнике.

«Довольно», — подумала я. Воспоминание исчезло.

Я закрыла глаза, пытаясь снова уловить эмоции Источника. Он один мог вывести меня на особняк аристо. Но у меня ничего не вышло. Я не могла заставить себя снова проникнуть в его сознание.

В конце концов я поднялась и пошла дальше. Постепенно пульс мой замедлялся, а дыхание успокаивалось. Я послала запрос компьютеру, и тот сообщил, что процент адреналина в крови почти вернулся к норме.

Выждав немного, я повторила попытку. На этот раз я искала с опаской, наготове… вот! Я отпрянула от сознания Источника, но не настолько, чтобы тонкая ниточка, связывавшая нас, оборвалась. Я удерживалась на краю, не давая себе погружаться в его мысли.

Потом, стиснув зубы, я осторожно попробовала красноглазого охранника. В нормальных обстоятельствах я не уловила бы его на таком расстоянии. Однако его ментальная связь с Источником служила мостом между нами. Я удерживалась на краешке его сознания словно пловец, цепляющийся за корень, чтобы не попасть в водоворот. Вопль Источника прорезал мое сознание, и охранник замычал от оргазма.

Я почти не замечала ни парка, ни дерева, к стволу которого я привалилась. Как могу я заставить этого садиста остановиться? Я не могу поменять химические процессы в его мозгу. Но надо же сделать что-нибудь!

Надоело! Я внедряла эту мысль в его сознание со всей силой, на которую только была способна. Надоело! Этот Источник ужасно, кошмарно, возмутительно НАДОЕЛ!