Между тем финансовый кризис не только никуда не исчез, но и продолжал углубляться, поскольку, пользуясь неразберихой в государственном управлении, значительная часть населения просто перестала платить налоги. Доходы государства катастрофически падали. Держатели же ценных бумаг, среди которых немалую долю составляли представители новой, революционной элиты, не собирались расставаться с вложенными средствами.

2 ноября 1789 года по предложению Талейрана Учредительное собрание передало все церковные земли в распоряжение государства, то есть фактически национализировало их. Эти «национальные имущества» были выставлены на продажу и стали обеспечением новых бумажных денег – ассигнатов, выпущенных в оборот для покрытия государственных расходов. Подобные меры, как и вышедший 13 февраля 1790 года декрет о роспуске религиозных орденов, не связанных с образованием и благотворительностью, вполне вписывались в характерную для эпохи Просвещения тенденцию ограничить социальную роль церкви и не являли собой чего-то экстраординарного.

К тому времени аналогичные реформы в рамках политики просвещенного абсолютизма уже провели в своих государствах австрийский император Иосиф II и российская императрица Екатерина II. Однако и первый, и особенно вторая делали это крайне осторожно, что позволило им избежать широкого общественного недовольства. Во Франции же, страдавшей от кризиса государственных финансов и от последствий неблагоприятной экономической конъюнктуры, эти поспешные преобразования в религиозной сфере оказались довольно болезненными. Они подорвали систему церковной благотворительности в тот самый момент, когда в ней нуждалась значительная часть населения. Впрочем, общественное недовольство пока еще только копилось и не выплескивалось наружу. Своего апогея противоречия между революционным государством и церковью достигнут чуть позже.

Решив посредством национализации церковных земель проблему финансового кризиса или, по крайней мере, убедив себя и сограждан в том, что теперь она непременно будет решена, Учредительное собрание вплотную приступило к разработке нового государственного устройства Франции. В его основу был положен принцип разделения властей: законодательная власть закреплялась за Национальным собранием, исполнительная – за монархом. Король больше не мог объявлять войну и заключать мир, но сохранял за собой право назначать министров и послов, командовать армией, руководить администрацией.

Хотя все граждане провозглашались равными перед законом, независимо от происхождения и вероисповедания, они на основании имущественного ценза делились на активных и пассивных. Активные – мужчины от 25 лет и старше, которые платили прямой налог в размере трехдневной заработной платы и не находились в услужении, – получали право избирать должностных лиц и служить в национальной гвардии. Пассивные теоретически могли избираться в органы власти, но иными политическими правами не обладали.

Отменялись все формы государственной регламентации в экономике – цеха, корпорации, монополии и т. д. Ликвидировались таможни на границах различных областей внутри страны. Вместо многочисленных прежних налогов вводились три новых: на земельную собственность, движимое имущество и торгово-промышленную деятельность.

Новое административное деление страны упростило и унифицировало систему местной администрации. Вместо прежних провинций с различными нормами обычного права и исторически сложившимися административными институтами были созданы 83 департамента, примерно равных по численности населения. Размеры департамента определялись таким образом, чтобы из любого его конца гражданин в течение дня мог пешком дойти до административного центра. Все власти, кроме высшего должностного лица в государстве – короля, становились выборными.

14 июля 1790 года в Париже на Марсовом поле состоялся грандиозный праздник Федерации. Депутации национальных гвардейцев – а стало быть, активных граждан от всех департаментов – принесли торжественную клятву верности «нации, закону и королю». Тем самым все провинции Французского королевства, объединенные в разное время и разными путями, весьма несхожие между собой по истории и культуре, символически подтверждали свою добровольную принадлежность к единой и неделимой нации.

Впрочем, очень скоро энтузиазм праздника Федерации сменился многочисленными политическими и социальными конфликтами. Семена одного из наиболее опасных Учредительное собрание посеяло еще за месяц до клятвы на Марсовом поле. Всходов пришлось ждать недолго.

12 июня 1790 года Национальное собрание приняло декрет о гражданском устройстве церкви. Прежняя иерархия духовенства упразднялась, сохранялись только должности приходских кюре и епископов, которые впредь должны были получать за исполнение своих обязанностей плату от государства. Более того, те и другие отныне должны были избираться гражданами всех вероисповеданий, то есть не только католиками, но также протестантами, иудеями и даже атеистами! Новый порядок назначения священнослужителей нарушал условия конкордата 1516 года между папой и королем Франции, а потому не был принят ни римским первосвященником, ни большинством епископата.

Недовольство многих рядовых прихожан вызвало сокращение числа диоцезов и собственно приходов. Количество диоцезов отныне должно было совпадать с числом департаментов, приходы укрупнялись. Однако логичная на словах рационализация оказалась весьма болезненной на практике. Наличие в городе епископской кафедры повышало его статус и служило предметом гордости жителей, закрытие же ее било по их самолюбию. Еще негативнее воспринималась паствой ликвидация сотен приходских церквей в сельской местности, где они обычно являлись центрами притяжения, вокруг которых вращался весь деревенский мир. Более того, из-за увеличения размеров приходов стали множиться случаи опоздания кюре со святыми дарами к умирающим, а уход в мир иной без последнего причастия лишал надежды на посмертное спасение души и потому считался огромной бедой.

Однако главным камнем преткновения в преобразовании церкви стало введение для священнослужителей обязанности приносить гражданскую присягу после избрания на должность. Это требование входило в непримиримое противоречие с представлениями значительной части духовенства об апостольском служении, согласно которым в вопросах веры и совести священнослужитель ответственен только перед Церковью и Богом.

Разумеется, папа не одобрил новое устройство церкви во Франции. Принятие в подобной ситуации гражданской присяги означало, что священнослужитель делает выбор в пользу светской власти перед духовной. К примеру, сельский кюре Жозеф Эрбер из деревушки Майе на предъявленное ему требование принести гражданскую присягу с достоинством ответил: «Я как гражданин государства всегда отдавал кесарю то, что принадлежит кесарю, но я не откажу Богу в том, что принадлежит Богу». И таких, как он, не пожелавших подчиниться, насчитывались тысячи. В первые месяцы 1791 года французское духовенство раскололось практически пополам – на согласившихся присягнуть и отказавшихся от присяги. Если в городах и центральных регионах страны преобладали первые, то в регионах доминирования традиционной культуры число неприсягнувших порой превышало 90 %. На смену им были выбраны под контролем властей 80 новых епископов и 20 тысяч кюре.