Именно их деятельность и определяла суть революционных перемен во Франции. Революция – это ведь не спонтанные или даже организованные вспышки насилия, которые можно определить как бунт. Революция представляет собой смену неправовым путем одного политического или социального строя другим. Иначе говоря, подобная смена всегда происходит в нарушение существующих на данный момент норм права. Однако парадокс любой революции состоит в том, что, попирая прежние правовые институты, она должна немедленно создать новые, чтобы обеспечить сохранность и функционирование установленного в результате нее нового строя. Как раз этим и занимались в последующие два года депутаты Учредительного собрания. Хотя аграрные волнения и городские беспорядки продолжали время от времени вспыхивать в разных частях страны, они не оказывали определяющего влияния на деятельность новых законотворцев, сосредоточивших осенью 1789 года в своих руках всю государственную власть.

К тому моменту в Собрании уже достаточно четко обозначилось деление депутатов на ряд политических групп («партий»).

Роялистами называли тех, кто противился какому бы то ни было ограничению королевских прерогатив. Удивительно, но самыми активными защитниками трона оказались не представители родовой аристократии, а люди не слишком высокого происхождения. Пожалуй, лучшим оратором «правой» стал аббат Жан-Сифрен Мори, сын бедного сапожника, сделавший успешную карьеру в церкви благодаря незаурядным интеллектуальным способностям и литературному таланту. Другой блестящий оратор роялистов, кавалерийский офицер Жак Антуан Мари Казалес, хотя и принадлежал к дворянам, не имел древней родословной: титул получил только его дед. Служа до Революции в провинциальном гарнизоне, Казалес не мог похвастаться ничем, кроме репутации картежника и записного волокиты. Однако в Учредительном собрании его дремавшие таланты раскрылись в полной мере, и он проявил себя великолепным полемистом. Впрочем, даже будучи депутатом, он оставался офицером, готовым сражаться за короля не только словом, но и оружием. Трижды его парламентские перепалки с лидерами «патриотов» выливались в дуэли – с д’Эгийоном, Александром Ламетом и Барнавом, и все три раза Казалес был ранен. Но это не охладило его пыл. «Благоразумие и умеренность – удел посредственностей», – бросил он как-то мадам де Сталь, дочери Неккера.

Монархисты, самым ярким из которых был уже не раз упоминавшийся Мунье, еще весной и летом 1789 года принадлежали к числу сторонников реформ и добивались ограничения королевской власти. Они поддержали декреты 5–11 августа и Декларацию прав человека и гражданина, однако в ходе дальнейшей работы над конституцией выступили за абсолютное вето короля и двухпалатный парламент по образцу английского. В результате и они оказались на правом фланге депутатского корпуса. Однако роялисты доверия к ним не испытывали, а многие бывшие соратники по антиправительственной оппозиции и вовсе презирали. В среде депутатов Учредительного собрания монархистов называли уничижительным неологизмом «монаршьены» (monarchiens), составленным из слов monarch (монарх) и chiens (собаки). События 5–6 октября стали для этой «партии» моментом истины. Еще вечером 5 октября Мунье во главе делегации депутатов убеждал испуганного короля санкционировать августовские декреты и Декларацию прав, а уже поутру, узнав о ночном нападении на королеву и убийстве ее защитников, он проникся таким отвращением к происходящему, что вскоре покинул не только Собрание, но и страну, влившись в неуклонно расширявшиеся ряды эмиграции. Остальные монархисты, оставшиеся в Собрании, сблизились с роялистами.

Конституционалисты – таким достаточно условным термином обозначали всех сторонников конституции, призванной обеспечить радикальный разрыв со Старым порядком и формирование нового, основанного на ценностях Просвещения. Сами они продолжали называть себя «патриотами». Конституционалисты составляли в Учредительном собрании большинство. Их бесспорным лидером был харизматичный Мирабо. Его высочайший авторитет и популярность вызывали плохо скрываемую ревность у Лафайета, Талейрана, Сийеса и других видных деятелей «левой». Триумвират же молодых политиков в составе Барнава, Дюпора и Шарля Ламета (в Собрании также заседали его братья Александр и Теодор) и вовсе пытался превзойти по своему влиянию Мирабо за счет радикализма выдвигаемых ими требований.

На самом же левом фланге Собрания находился адвокат из Арраса Максимилиан Робеспьер. Он был единственным из всех депутатов, кто не вошел ни в один из парламентских комитетов, где велась практическая работа над конституцией и новым законодательством. Таким образом он обеспечил себе абсолютную свободу для критики «несовершенства» всего того, что делалось его коллегами. Правда, в самом Собрании к нему мало прислушивались, а точнее, зачастую просто не слышали: акустика в Манеже оставляла желать лучшего, и тихий голос Робеспьера обычно тонул в шуме зала. Времена, когда его появление на трибуне будет встречать мертвая тишина, придут позднее.

«Левое» большинство, как правило, более или менее консолидированно голосовало за реформы, предлагаемые его лидерами. Однако между ключевыми фигурами конституционалистов постоянно шла скрытая борьба за влияние. Мирабо и Лафайет, каждый из которых имел свою клиентелу среди депутатов, активно интриговали друг против друга. Триумвират боролся против обоих. Робеспьер же критиковал едва ли не все меры, принимавшиеся его либеральными коллегами, что порой сближало его с крайне «правыми».

Эта борьба честолюбий осложняла реформаторские усилия конституционалистов, а порой побуждала их принимать меры, имевшие роковые последствия. Так, когда возникла реальная возможность назначения Мирабо министром, что, объективно говоря, существенно облегчило бы проведение либеральных преобразований, другие «левые» лидеры взревновали и, демагогически взывая к бескорыстию, провели декрет о запрете депутатам входить в правительство. Мирабо ничего не оставалось, как попытаться неформальным образом влиять на политику исполнительной власти. Он вступил в тайную переписку с королем, которая продолжалась до самой смерти Мирабо, скоропостижно скончавшегося от перитонита 2 апреля 1791 года.

Политическая деятельность депутатов не ограничивалась стенами Собрания. Значительную часть свободного от заседаний времени они проводили в светских салонах и политических клубах, где в кругу единомышленников обсуждали вопросы политики и определяли парламентскую стратегию.

После переезда Учредительного собрания в Париж «Бретонский клуб» закрылся. На смену ему пришло «Общество друзей конституции», имевшее гораздо более открытый характер и принимавшее в свои ряды уже не одних только депутатов, но и всех желающих. Этот политический клуб разместился на улице Сент-Оноре в бывшем монастыре св. Якова, отчего и стал называться Якобинским.