– Речь пойдет об Эмме, – начал Пьер. – Мы с Жасент и Сидони решили сохранить в секрете очень важную и неприятную во всех смыслах подробность. Лорик тоже об этом не знает…

– Голгофа! Что еще на мою голову? Господь свидетель, если вы знаете, кто отец Анатали, лучше молчите, все трое! Я могу удавить этого мерзавца!

Голос Шамплена осип, стал прерывистым от ярости, а сказанное скорее пугало, чем побуждало к продолжению разговора.

– Нет, дело не в этом. Я заранее взываю к вашему милосердию и прошу: попытайтесь меня понять! Я решил, что будет лучше все вам рассказать. Это очень тяготит мою совесть – то, что я вас предал, вас и вашу супругу.

Суровый Шамплен вздрогнул от ужаса. Его жизнь вошла в мирную колею вопреки «трагедии на озере Сен-Жан», как окрестили ее журналисты, вопреки драме, осиротившей его семью. В общем и целом, он был счастлив, потому что после двадцати четырех лет холодности и горьких обид завоевал наконец сердце Альберты. Более того – в марте должно родиться дитя, плод их объятий, теперь уже чувственных и горячих. Дочки, как он сам любил повторять, «пристроены»: у Сидони жених – полицейский, а Жасент вышла замуж за вот этого красивого голубоглазого парня, которого он всегда уважал и думал, что хорошо его знает…

– Говори, я слушаю, – резко произнес Шамплен. – Но подумай еще раз, Пьер, стоит ли… Я и так настрадался…

– Я знаю.

– И сам заставлял страдать…

– Знаю. Покончим же с этим раз и навсегда! Дело было так… Когда Жасент отказалась выходить за меня замуж, я впал в отчаяние. Тогда я не понимал, насколько это для нее важно – выучиться и получить диплом. Все мои мечты рухнули. Я жил один в Ривербенде и по-прежнему откладывал деньги, потому что тратить их у меня не было охоты. Эмма получила место учительницы в Сен-Жероме. Мы иногда встречались на танцах, и она была… была веселой, очаровательной, все твердила, что Жасент зря меня оттолкнула. А потом Эмма притворилась, будто влюблена в меня, и даже написала об этом сестрам. Мне она, конечно, нравилась, как девочка, которую я когда-то во дворе вашей фермы дергал за косички. Но только она уже была не девочка, о нет! И мне показалось, что это настоящая любовь, я задумался о женитьбе, и мы, безумцы, забыв обо всем, поторопили события… Долго это не продлилось. В моем сердце по-прежнему была только Жасент, Эмма тоже мечтала о другом. Скорее всего, о докторе Мюррее.

Шамплен слушал, скрипя зубами и сжав кулаки. Блестящие глаза его были холодны, как черный лед.

– Когда Жасент узнала о смерти Эммы и прочитала ее прощальное письмо, первое, о чем она подумала – что это я во всем виноват, поэтому пришла ко мне. Я сумел убедить ее, что это не моя вина, ну, или моя, но только наполовину, потому что у нас с ее сестрой все-таки был роман, верно?… Но судьба часто решает за нас. Если бы не эта ужасная трагедия, я бы не помирился с единственной женщиной, которую когда-либо любил и буду любить всю свою жизнь!

Пока Пьер говорил, он не сводил глаз с пятнышка на полу, не решаясь встретиться взглядом с тестем. Наконец, замирая от волнения, он взглянул на Шамплена.

– Дрянное дело! – рявкнул тот. Его лицо помрачнело еще больше, и он ткнул в зятя пальцем. – От тебя я такого точно не ожидал. Думал, ты – порядочный парень, который уважает девушек, особенно моих дочерей. Ты меня разочаровал! Нет, даже хуже – ты вызываешь у меня отвращение. Если бы я знал, что ты спал с нашей Эммой, пользовался ею, как непотребной девкой, я бы не пустил тебя на порог! Одно я обещаю тебе твердо: здесь, в доме Клутье, ноги твоей больше не будет! Проваливай, Дебьен, возвращайся на улицу Лаберж, или я тебя покалечу! Табарнак![10] Не понимаю, что мешает мне прямо сейчас расквасить твой нос!

– Может, воспоминания о собственных грехах? – ответил Пьер в наивной надежде добиться от тестя хотя бы небольшого снисхождения.

Он признал свою ошибку и ожидал упреков за содеянное, но не таких же! Быть навсегда изгнанным из дома тестя и тещи за то, что в свое время поддался чарам Эммы – с этим Пьер согласиться не мог. По его разумению, Шамплен в прошлом совершил куда более серьезный проступок.

– Слушай меня, сосунок! Легко обвинять другого, чтобы оправдаться самому. Я любил тебя, как сына, ты заменил мне Лорика, этого глупца, отправившегося искать счастья на другом конце страны. Теперь ты для меня – никто, и единственное, чего я хочу – это плюнуть тебе в лицо, в твою лицемерную рожу! Сколько еще парней спали с моей дочкой, считая того, первого, отца Анатали? Я никогда не узнаю, сколько их было. Но и ты, Дебьен, входил в их число. Не могу больше ни видеть тебя, ни говорить с тобой, ни пожать тебе руку. Прочь отсюда, и как можно быстрее, мигом!

Он с непреклонным видом указал пальцем на дверь, ведущую во двор.

– Мсье, послушайте… Тесть мой, одумайтесь! – попытался возражать Пьер. – Зачем расстраивать Жасент и вашу супругу? Я рассказал вам все это, потому что хотел быть с вами абсолютно честен. Вы могли бы простить или хотя бы понять меня. Как вы объясните свое решение Альберте?

Но взывать к логике было бесполезно – настолько Шамплен был зол; он испытывал сейчас к зятю слишком сильное отвращение. Признание Пьера в еще более невыгодном свете выставило поведение его младшей дочки – разнузданное, постыдное поведение, которое и навлекло на нее погибель. На мгновение фермер представил любовные схватки Эммы с мужчинами, происходившие, конечно же, по большей части тайком, и его захлестнул гнев. Он подскочил к Пьеру, схватил его за ворот куртки и с силой встряхнул.

– Альберта непременно узнает о том, что ты сделал, и согласится со мной! Не хотелось бы лишний раз ее расстраивать, но тут у меня нет выбора. Я не могу и дальше принимать в своем доме мерзавца! А может, это ты – та самая паскуда, которая обрюхатила Эмму, когда ей было всего пятнадцать? Отвечай, Дебьен, это был ты? Выходит, ты тоже не умеешь сдерживаться – не больше, чем я в твои годы…

Шамплен выпустил ворот Пьера с рыком, больше похожим на рыдание. Все перемешалось у него в голове, и он приписывал зятю те же хаотические, неконтролируемые импульсы, зарождающиеся у мужчины внизу живота и внушающие потребность обладать, утолить свои желания, которые когда-то довлели и над ним самим…

– Убирайся! – потребовал Шамплен.

– Мне правда очень жаль, – вздохнул Пьер.

– Но не так, как мне! И заруби себе на носу: не будь ты мужем Жасент, я бы так тебя разукрасил, что ни одна девушка больше не глянула бы!

– Ну так бейте, не стесняйтесь! – крикнул Пьер, раскидывая руки в стороны и подаваясь вперед. – Отомстите мне и за остальных! Это правда, раньше я легко поддавался искушению, до того, как полюбил Жасент, и когда думал, что потерял ее. Теперь я собираюсь прожить с ней всю жизнь и никогда не предам. Изуродуйте меня, если вам от этого станет легче! Уверен, моя жена меня не разлюбит, даже если я стану похож на пугало!

Ни тот, ни другой мужчина не заметил, как из-за двери показалось миловидное личико Сидони. Выходя из дома, она накинула на голову шерстяной платок. Теперь девушка широко распахнутыми глазами взирала на последствия конфликта, который сама же и спровоцировала.